– Да я кончила от вида этого! Я люблю тебя!
– Сумрака благодари! Я не буду ревновать!
– Я знаю! Ты не умеешь! Твоего большого сердца хватит на всех!
– В самое яблочко! – воскликнул Нис. – Ты, как всегда, нашла самые точные слова! Всех люблю на свете я!
– Тьфу! – сплюнул Медведь. – Был бы чужой – прибил бы! Думал, обженю – угомонится! А они – два сапога – пара!
И дружный смех всех пришедших порталом. И недоумение тех, кто сражается тут с самого утра.
* * *
Они стояли на повозках и смотрели, как Бродяги добивали последний очаг сопротивления Неприкасаемых.
– Как тебе это удалось, Тол? – спросил Белый.
– Оказалось, что артефакт этот не позволяет управлять нежитью, как мы думали. Он делает владельца – нежитью, – ответил измученный до предела Тол.
– Это как так? – удивились почти все, слышавшие слова Тола.
– Не знаю. Но когда амулет был на мне, Бродяги воспринимали меня как своего.
– Отлично!
– Но! – мотнул головой Тол. – Он и в самом деле делает нежитью. Я пробыл в нем полтора дня. Так он будто из меня всю жизнь высосал. Всю радость, все краски жизни. Гадость! – Тол махнул головой, изгоняя наваждение. – Я больше не выдержал, снял. Они и кинулись. Как только у меня кончались силы и больше бежать я не мог – надевал эту дрянь, как отдохну – снимаю. Так я и собрал всех Бродяг со всей округи. Думал, раз приручить не удалось, то хоть натравлю их сзади на этих людоедов. Пусть их пожрет их же творение.
– И те, и другие – творение одного злого гения, – сказал Белый, – и все – его жертвы.
Никто не возразил Белохвосту. Все смотрели, как под потоками ливня, дети с промытыми мозгами сражаются против своих родителей, лишенных плоти и жизни, но поднятых скверной и Мастером Боли.
У всех было очень сильное желание побыстрее покинуть это проклятое место, но Белый решил остаться на прежних позициях. Рядом со скверной.
Наличие Марка, а через него – постоянная магическая подпитка магов, – разительно изменило существование их отряда. Магическое истощение – бич и ограничение магов. Марк, наученный Старым, ломал это равновесие Мира, сложившийся порядок, повышая Силу каждого мага многократно. С момента соединения двух частей их группы никто не погиб. Синька больше не жаловалась на недостаток Силы. Сначала были вырваны из лап смерти самые тяжелые, потом всем была возвращена подвижность и боеспособность. Окончательное излечение оставили на потом.
Магическое истощение сменилось другой неожиданной и незнакомой болячкой – большие потоки Силы как будто выжигали магов изнутри. Марк, назвавший эту болезнь «откатом», до сих пор покачивался и плохо ориентировался в пространстве – земля для него ходила ходуном, как при сильнейшем отравлении. И чтобы он не падал, должен был держаться за что-нибудь. И от этого его не могла вылечить даже Синеглазка. Тем более что те же признаки постигли и Синьку. Как только у нее пошла кровь носом, Мать Жалея категорически запретила ее использовать Силу, потому полное излечение оставили на «потом».
Но остальные маги еще не успели «прогнать» через себя столько Силы, потому именно они развернули над лагерем Магический Щит – куполом. Теперь ливень был им не страшен. Маги же высушили все внутри Магического Купола. Маг огня помог организовать костры и подогрев еды, вскипятил воду для взваров. Люди не просто обессилели, а дошли до крайней степени истощения. И морально, и физически.
Нис не принимал участия в бытовых проблемах лагеря. Он пытался вызвать элементаля воды, рассудив, что совокупной мощи его с Посохом должно хватить не только на призыв элементаля, но и на долгий и надежный его контроль.
Белый опять посмотрел на Марка, так и стоящего в своей Сумеречной Форме, – говорит, что так проще, так – легче. Но так и опаснее. Марк, как предупреждал Старый, мог стать – Мраком. И из друга превратиться во врага, даже не заметив этого.
Торжественный вопль Ниса возвестил, что у него получилось. Белый обернулся. Даже ему было интересно. Магов, способных призывать элементалей, было очень мало. Очень. Потому их и называли «повелителями магии». Повелителей было настолько мало, что Призыв начал забываться, начал считаться утерянным искусством.
– Танец Клинка, элементаль, – просипел Зуб, умудрившийся получить сегодня еще одну смертельную рану. – Да, определенно, ради этого стоило пару раз умереть. Командир, ты, и правда, Воитель Триединого во плоти!
– Сплюнь, – посоветовал Белый своему воеводе.
Да-да. Именно так воспринимал Белый Зуба. Как воеводу, как своего первого помощника в походе, свою правую руку. И на данный момент не видел ему замены. А Зуб все норовит умереть!
Как и сам Белый. Белый покосился на огромное, и уже не опасное, тело Паладина Тьмы, выброшенное Марком посреди лагеря и теперь питающее его своей Тьмой.
– Подойдет, – улыбнулся Марк, кивая на тело и доспех, который не способен носить ни один воин. Воин-человек.
– Если ему намекнуть, что от него псиной прет, даже маловат будет! – ответил Белый.
Они рассмеялись, ударив по рукам. Они все так же понимали друг друга с полуслова, будто меж ними сохранилось Единение.
К сожалению, оба они чувствовали и боль Пятого.
– Милый! – надула губы взъерошенная Ворониха, выглядящая довольно нелепо с этой стоящей копной волос, но от этого не потерявшая своего очарования. Высушенные магией волосы искрили, стояли дыбом и не укладывались ни в какую прическу. Даже толстый канат косы не мог их присмирить. А окончательно испорченное свадебное платье стало набором тряпок грязно-красного цвета, больше показывая тело мага крови, чем скрывая его.
И не у одной Воронихи такое затруднение с волосами. Магическая сушка, буйство магии вокруг не только окисляли воздух, но и вызывали накопление статических зарядов на всем. Даже у Белого шлем стал тесный – волосы стояли дыбом. А вид взъерошенной Синьки вызывал смех Белого и Корня – и обиду самой Синьки.
– Я тоже хочу такого же! – продолжила Ворониха, тыкая пальцем в плывущего сквозь ливень элементаля воды.
Белый увидел панический взгляд Ворона, обращенный на него. Белый знал, что этим Ворон просит запретить его дочери подобные опыты. Но Белый усмехнулся.
Вся эта свадебная компания здесь, в Пустошах, выглядела довольно нелепо. Безумно дорогие наряды – боем, ливнем, грязью и магической сушкой – превратились в совершенно убогий набор дорогостоящих и непрактичных тряпок. Парадный доспех Медведя не смог сдержать ни одного копейного укола. Медведь, истекая кровью, на одной силе воли смог дойти сюда. И только тут упал и заслужил от Синьки очень нелестное определение своих моральных и умственных качеств:
– Тупорылый осел!
Но вот чего никто не ожидал, так это того, что после заживления ран, Медведь покрасит лицо кровавым крестом.
