Белый встал, подошел к окну, глядя через него на суету людей Боброва. Его плечи поникли. Он не выглядел теперь величественно, как и подобает наследнику Престола. Белохвост проскрипел пальцем по стеклу.
– Я ошибся, Синя. Ошибся. Меня жизнь наказала. Старый высмеял. Если ты желала отомстить мне, живя с другими, нет у меня на тебя зла за это. Ты была в своем праве. Ты была свободна. Даже если понесла…
Он сел на подоконник, прижавшись к холодному стеклу спиной и затылком, закинув голову, с закрытыми глазами.
– Я приму его, – сказал Белый, – и воспитаю, как твоего сына. Как своего сына и наследника. Только не ври мне больше, милая. Никогда. Какой бы страшной ни была правда – она всегда лучше самой сладкой кривды. Не наказывай меня больше, прошу.
Синька, с криком и ревом, рухнула на колени перед сидящим Белохвостом, уткнув лицо в его колени, кричала:
– Прости меня! Прости, глупую дуру! Не было никого! Ты – единственный! Только тебя я ждала и любила! Это твой сын! Никогда не сомневайся! Я только твоя! Я верна тебе! Была и всегда буду!
Но Белый ничего не ответил. Молча поднял ее, ласкал и любил ее – резко и жестко, до крика. И уснул головой на ее животе. А девушка проплакала до утра, не в силах отмотать время вспять и не заронить семя сомнения в душу своего возлюбленного.
Какой бы благородный и великодушный ни был бы Белый Хвост, он – мужчина. Самец. Вожак. Собственник. И что бы он ни говорил – он не простит и не поймет. И семя недоверия уже легло в грядку его сознания.
Так думала Синеглазка, глядя в потолок.
И Синеглазка не могла теперь исправить этого, не могла забрать обратно брошенных, в сердцах, слов. Она хотела задеть Белого, увидев недоверие с его стороны. Но оказалось, что это была лишь тень ее собственных страхов. И эта тень теперь встала между ними в полный рост. И Синеглазка плакала по чистому счастью, которое сама же и затенила.
Но с первыми лучами светила, до первых петухов, пришло воспоминание лица Живчика, его удивление, что столь малый плод имеет столь много жизненной силы. Синька гладила руками свой живот, улыбалась, целуя спину отца своего ребенка. Мужчину, которого полюбила однажды и будет любить вечно. И ей очень хотелось верить, что так и будет!
Но с петухами пришла и суровая реальность. Закричали за окном люди, скот, заржали кони, заскрипели повозки, застучали какие-то люди молотками.
Взгляд и лицо проснувшегося Белого перестали быть ласковыми. Снова стали суровым лицом и холодным взглядом командира. И Синеглазка опять заплакала, опять прося прощения.
– Перестань, девочка моя! – очень тепло ответил Белый, собирая ее слезы губами – Это такая чушь, что не стоит твоих слез! Выкинь из головы, сейчас же! А-а-а! Подождут! Справятся, не маленькие! Иди сюда, мой сладкий мед!
* * *
Такое количество людей уже не умещалось на дороге. Люди шли и ехали верхом – по Пустошам, вдоль дороги. Но все новые и новые поезда нагоняли их, вливаясь в отряд Белого.
Пустошники опять доказали свою верность и исполнительность. Письма были запечатаны личной печаткой наследника, князя Дома Лебедя. И содержали прямой и недвусмысленный приказ – отходить со всей поспешностью за хребет, безжалостно бросая результаты труда поколений предков, могилы отцов и дедов, отчие дома – на поругание мерзости Тьмы.
Вой стоял над землями! Так невыносимо было пустошникам бросать свои города. Но еще невыносимее было предать Лебедя. И они уходили. Часто пешком, неся только детей и оружие, ведя на поводу скотину. Бросая все, что составляло их жизнь, но не в силах все это унести.
Тысячи и тысячи людей, бежавших в спешке. Белый сразу же схватился за голову. Не то, что обеспечить безопасность и пропитание – обеспечить просто проход такого народного исхода было невозможно.
Но надо было! Потому Ястреб собрал молодых парней и всех магов, что хоть сколько-то владели землей или телекинезом, и повел их вперед, называя этот отряд то пионерами – «Всем ребятам пример!», то – саперами, то – инженерными войсками, а то вовсе – стройбатом.
– А стройбат – это вообще звери! – орал он, захлебываясь от смеха. – Их весь Мир боится! Они настолько суровы, что им оружие не дают! Свои же боятся!
И закатывался смехом так, что невозможно было не смеяться вместе с ним. Но вот смысла этих шуток никто не понимал. Возможно, кроме командира, что тщетно пытался сохранить лицо. Под матовой чернотой шлема и светящимися полосами, обозначающими глазные щели шлема. И Марка, лицо которого меняло цвет и ходило ходуном гримас.
Наконец, метаниям Ястреба положил конец сам командир, утвердив название этих людей, как инженеров, присвоив им свой отличительный знак «инженеров» – перекрещенные меч и молот на фоне каменной башни с зубцами. И назначив над ними – временным полковником – Ястреба. А подполковниками – Комка Каменного Клыка, Молота, мастера Нима и мастера Камня Латного Артефактора. Но звание «подполковник» было тут же высмеяно и заплевано Агрономом – самым наглым из всех, остальные – молча кривились. Потому эти мастера стали… Мастерами. Старшими Мастерами Инженеров.
Инженеры двигались впереди потока людей, устраняя препоны, наводя переправы, расширяя узилища. К ним – от скуки унылого передвижения в бесконечном крике людей, детей, рева скотины и бесконечной удушливой пыли – сбежали почти все маги. Срочно учиться силой мысли и магией сдвигать горы, наводить переправы и засыпать овраги.
Даже Синеглазка пылко доказывала, что она «ну, прям, позарез» нужна инженерам. И логические словесные построения отказывалась слышать. Пришлось впадать в «припадок». Помогло. Тащилась теперь в пыли рядом с Белым, морща носик под шелковым платком, закрывающим от пыли лицо.
Показавшимся на горизонте скальным, белым клыкам хребта радовались, как завершению всех мучений. Но мучения только усилились. Все чаще попадались полузаброшенные города и городки. В них Белого ждали только властители и смотрители со своими воинами, уже отправившие свои семьи и имущество за хребет, как только получили приказ на это птицами. Потому пришлось идти по свежеразбитой дороге, поднимая едва улегшуюся пыль.
И встречали властителя командира совсем не радостными вестями – гарнизон Перевала отказывался пропускать людей за хребет.
Белый хмурился, мрачнел, пока однажды не зажмурился и, рубанув воздух рукой, не велел собирать Совет. Совет собрали в Зале города, который проходили, протекая его, обтекая по полям и посадкам. На Совете командир объявил, что отправляется вперед. Налегке, с малым и быстрым отрядом. «Расшивать непонятки». И определил порядок движения людей, назначив старших, ответственных. За движение людей, за питание, за здоровье. За безопасность. Все властители и смотрители с воинами остаются на месте – прикрывать исход. И идут последними. Егеря всех этих владельцев переходят в дозор, под начало Слета.
А Корень становится главой какой-то неведомой «контрразведки». Как потом, на ухо, сообщил Ястреб удивленному Корню – службы безопасности. Тот опять не понял. Тогда Ястреб, опять вздохнув, назвал вещи своими именами – Тайная Стража князя.
