– Живой… – Слово сорвалось с языка хриплым карканьем.
Я вздрогнула, обхватив себя за плечи. И крепко зажмурилась, мотнув головой, отгоняя сладкий шёпот искушения, красивую картинку.
Я не сомневаюсь, нет. Только не в них. Они, все они стоят того, чтобы жить, чтобы бороться за свою жизнь, цепляться за неё. Но…
После всего, что было. После всей этой боли. После того, как они меня отпустили. Как, как я могу вернуться?!
– Нет! – Хриплый крик разодрал саднящее горло, сорвавшись с обветренных, искусанных губ.
Не выдержав, я ударила незнакомца в грудь кулаком. Затем ещё и ещё. Я била отчаянно, царапая короткими ногтями гладкую, мягкую ткань. И громко выдохнула, вздрогнув, когда пальцы сдавили подбородок сильнее, намеренно причиняя боль, отрезвляя затуманенное страхом сознание. Бесстрастная белая маска склонилась чуть ниже, опаляя кожу тёплым дыханием. И вкрадчивый, ласковый голос прошёлся острым лезвием по душе, переспросив:
– Нет?
– Нет. – Внутри всё рвалось и противилось этому слову. Я хотела домой, я хотела к семье, я хотела снова почувствовать себя живой. Хотела и… боялась. Так смешно, глупо, совсем неуместно, но всё же боялась. И, растянув губы в болезненной, слабой улыбке, едва слышно проговорила: – Я не могу. Не могу снова причинить им боль…
Удивление собеседника было почти осязаемым. Оно неприятно липло к коже, вызывало толпу мурашек по телу и отдавало чисто научным интересом. Приподняв мой подбородок, мужчина окинул меня нечитаемым взглядом с ног до головы. Потом отпустил и рассмеялся. Легко, чисто, громко, искренне.
– Даже так? – отсмеявшись, поинтересовался незнакомец. В его голосе не было ни капли гнева. Только любопытство с толикой непонятного мне довольства. Усмехнувшись собственным мыслям, он очертил кончиком пальца контур моего лица, оставляя почти ощутимый след, и снисходительно протянул: – Ты такая забавная, дитя… Даже сейчас, после собственной смерти, веришь, что у тебя есть выбор. Да, он у тебя действительно есть… Только вовсе не тот, о котором ты думаешь. – Прохладные пальцы легли на шею сзади, притягивая ближе и не давая возможности вырваться из крепкой хватки. – Наш разговор, Корана, это всего лишь дань моему уважению твоей силе воли и тому, как легко ты наступаешь на горло собственной гордости ради других. Это действительно редкость, которую стоит ценить. Но если ты думаешь, что можешь выбирать, принимать мою помощь или нет… Твоё возвращение лишь вопрос времени, которое я готов потратить на уговоры. И поверь, оно далеко не так относительно, как тебе кажется.
Каждое произнесённое слово, казалось, пропиталось магией мужчины. Его силой и властью. Било наотмашь, ломало, подчиняло себе. И мне бы кричать, драться и сопротивляться чужой воле. Отстаивать право на свой сознательный выбор, каким бы ошибочным он ни был даже для меня самой. Вот только я молчала. Смотрела в прорези маски, словно выискивая что-то непонятное, неизвестное, и молчала. Потому что как ни крути, но мой собеседник прав. Я не знаю почему, не знаю, кто он и зачем ему моя жизнь. А если уж быть совсем честной, не хочу знать ни причин его поступка, ни мотивов его действий. От таких предложений не отказываются, такими шансами не разбрасываются. И раз кто-то решил, что я должна вернуться… Значит, я вернусь. Впервые возложив ответственность за свой выбор на чужие плечи. Слишком старательно игнорируя робкий росток надежды, поднявшийся где-то в глубине души.
Говорить не было сил, и вместо ответа я лишь крепко сжала чужую руку, всё ещё державшую меня за шею, прикрыв глаза, признавая своё поражение. И хрипло, едва слышно прошептала:
– Согласна… Я согласна.
– Правильно, девочка. – Пальцы разжались, дав возможность нормально дышать. Незнакомец неожиданно мягко улыбнулся и потрепал меня по волосам с совершенно неуместной и необъяснимой лаской. – Не стоит противиться неизбежному, тем более что такой твой выбор может принести тебе куда большее, чем ты можешь представить. И знаешь, ребёнок…
Привычное по прошлой жизни обращение резануло слух, заставив вскинуться и испуганно поглядеть на мужчину. В груди что-то тоскливо потянулось в никуда и тут же оборвалось, нарвавшись на глухую стену. А мой собеседник даже внимания не обратил на небольшую заминку, задумчиво продолжив:
– Ты мне нравишься. Ты упряма, порывиста и слишком много думаешь о других, что мне ни капли не импонирует. Но есть в тебе что-то такое… завораживающее. Во всех этих твоих противоречиях. И это действительно восхищает. Немного.
Снисходительные нотки в глубоком голосе сводили на нет прозвучавшие комплименты. И я какой-то частью своего сознания, всё ещё не осмыслившего до конца, что происходит, чувствовала его ложь. Искренне не понимая, зачем он говорит то, во что ни капли не верит.
Пальцы в который раз коснулись моего подбородка. Мужчина наклонился, насмешливо хмыкнув, явно читая меня, как открытую книгу, и коснулся ледяными губами моего лба:
– У меня есть для тебя подарок, дитя. На память о верном выборе. Думаю, новая маска послужит тебе прекрасным подспорьем…
Его слова острыми иглами вонзились в душу, складывая разрозненные картинки прошлого в единый многогранный яркий пазл. И я сжала кулаки, не имея возможности отстраниться или закрыть глаза, вспоминая не самые приятные подробности своего прошлого.
Белая маска. Символ неизвестности, стирающий черты моего лица, меняющий до неузнаваемости. Глазницы обведены чёрной краской, губы по цвету похожи на кровь. И эти яркие пятна смотрятся пугающе странно на холодной, обманчиво невинной чистоте.
Неживая улыбка растянула мои губы. Когда я взяла её в руки впервые, у меня не было ничего, кроме пугающей пустоты внутри и холодного, чисто профессионального любопытства к тому, что она может.
Когда я надела её в последний раз, вокруг меня смыкалось магическое пламя, не оставляя мне и шанса на выживание. И как бы споро и знакомо пальцы ни складывали одну печать за другой, я смогла выпустить из ловушки всех. Кроме себя.
Печати. Судорожно вздохнула, невольно качнувшись вперёд от внезапно накатившей слабости и ухватившись за плечи мужчины. Десятки, сотни, тысячи разнообразных узоров, мгновенно наполнивших память. От нескольких завитков до многоуровневых конструкций, при взгляде на которые в глазах начинает рябить.
Забытое искусство, подвластное далеко не каждому. Вот только вместе с гордостью, с памятью о мастерстве Печатей пришло осознание того, как же я пользовалась оным. На языке осела горечь понимания, скрутившая внутренности узлом так же, как сила «щедрого» незнакомца.
Я ненавидела смерть, отобравшую у меня семью. Но сама же освоила ремесло убийцы в совершенстве.
– Благодарю… – тихо откликнулась я, оборвав затянувшееся молчание. – Но убивать я больше не хочу. Не хочу и не могу.
– Глупое дитя. – Упрёк прозвучал неожиданно мягко. Мужчина склонил голову набок, глядя на меня так, как порой смотрел отец, стоило нам с сёстрами что-то натворить. – Смерть и Жизнь… Две стороны одной медали, одна всегда идёт за другой, и это то, что нельзя изменить. Так же как нельзя изменить то, что ты и «легендарная» Мантикора – две части одного целого. То, что ты не потеряла человечность, это хорошо. Но и бежать от самой себя тоже не выход. Бессмысленно и совершенно бесполезно, ребёнок, ведь всегда найдутся те, кому захочется посмотреть, какого цвета твоя кровь. Так что… – Он довольно сощурился, чему-то усмехнувшись. – Моя маска тебе пригодится.
