– Ты не можешь сказать точнее?
Я улыбаюсь.
Сама напросилась, малышка.
Она прищуривает глаза.
– У светофора поверни направо, – говорю я.
Она тормозит слишком резко, швырнув нас вперед, потом включает поворотник и трогается с места.
– Осторожнее, Ана!
Она сердито поджимает губы.
– Здесь налево! – Ана жмет на газ. – Блин! Осторожнее, Ана. – Я хватаюсь за приборную доску. – Сбавь скорость! – Она гонит со скоростью тридцать восемь миль по узкой улице!
– Я сбавляю! – кричит она и жмет на тормоз.
Я перевожу дух и перехожу к сути того, о чем хочу поговорить. При этом стараюсь говорить непринужденно, но у меня не слишком получается.
– Что сказал тебе Флинн?
– Я уже говорила: что я должна дать тебе почувствовать пользу сомнения. – Ана сигналит об остановке.
– Что ты делаешь?
– Уступаю тебе руль.
– Почему?
– Чтобы я могла смотреть на тебя.
Я смеюсь.
– Нет уж, ты хотела вести машину. Вот и веди, а я буду смотреть на тебя.
Она поворачивает голову и хочет что-то сказать.
– Не отрывай глаз от дороги! – кричу я.
Она со скрежетом останавливается прямо у светофора, отстегивает ремень безопасности и выскакивает из машины, хлопнув дверцей.
Что за черт?
Она стоит на тротуаре, скрестив руки, в защитной и агрессивной позе и сердито сверкает глазами. Я выхожу следом за ней.
– Что ты делаешь? – спрашиваю я, совершенно озадаченный ее выходкой.
– Нет, что ты делаешь?
– Здесь нельзя останавливаться. – Я показываю на брошенный «Сааб».
– Знаю.
– Тогда почему ты остановилась?
– Потому что я сыта по горло твоим гавканьем. Либо садись за руль, либо заткнись и не командуй, когда я веду машину.
– Анастейша, возвращайся в машину, пока мы не получили квитанцию о штрафе.
– Нет.
Я провожу рукой по волосам. Что в нее вселилось?
Я смотрю на нее. Я в растерянности. Ее лицо смягчается. Черт побери, она смеется надо мной?
– Что? – спрашиваю я.
– Ты.
– Ох, Анастейша! Ты самая несносная женщина на планете! – Я развожу руками. – Ладно, я поведу машину.
Она хватает меня за лацканы пиджака и тянет к себе.
– Нет, это вы самый несносный мужчина на планете, мистер Грей.
Она глядит на меня своими невинными синими глазами, и я тону в них, теряюсь. Я обнимаю ее за талию и прижимаю к себе.
– Может, мы и предназначены друг для друга. – Я уткнулся носом в ее волосы, вдыхаю их запах. Он удивительный. Если бы было можно, я бы закупорил его в бутылке.
Утешающая. Сексуальная. Ана.
Она крепко обнимает меня и прижимается щекой к моей груди.
– Ох… Ана, Ана, Ана, – шепчу я, приникнув губами к ее волосам.
Как странно обниматься на улице.
И это тоже в первый раз. Нет. Во второй. Я обнимал ее на улице возле «Эсклавы».
Она передергивает плечами. Я отпускаю ее и молча открываю пассажирскую дверцу. Она садится в машину.
Трогаю «Сааб» с места и встраиваюсь в поток машин. Из стереосистемы поет Ван Моррисон, и я подпеваю ему, когда мы по эстакаде выезжаем на I-5.
– Знаешь, если мы получим штрафную квитанцию, то на твое имя. Ведь машина зарегистрирована на тебя.
– Что ж, хорошо, что меня повысили – теперь я могу позволить себе заплатить штраф.
Звучит еще одна песня Моррисона, мы мчимся на север.
– Куда мы едем? – спрашивает она.
– Сюрприз. Что еще сказал Флинн?
– Он говорил о ФФФСТБ или типа того.
– СФБТ. Последнее слово в терапии.
– Ты пробовал и другие?
– Детка, я перепробовал все. Когнитивизм, фрейдизм, функционализм, гештальт-терапию, бихевиоризм и все прочее… Чего только не было за эти годы.
– Как ты думаешь, этот новый метод поможет?
– Так что сказал Флинн?
– Сказал, что не надо цепляться за прошлое. Надо сосредоточиться на будущем – на том, где ты хочешь быть.
Я киваю и одновременно не понимаю, почему она не принимает мое предложение.
Вот какое мне нужно будущее.
Женитьба. Семья.
Вероятно, он сказал что-то такое, что ее обеспокоило.
– Что еще? – допытываюсь я, пытаясь хоть намеком это понять.
– Он говорил о твоей боязни прикосновений, хотя назвал ее как-то мудрено. И о твоих ночных кошмарах, и об отвращении к себе. – Я поворачиваюсь и встречаю ее взгляд.
– Глаза на дорогу, мистер Грей, – строго напоминает она.
– Анастейша, вы разговаривали целую вечность. Что он еще сказал?
Я сглатываю комок в горле.
– Он не считает тебя садистом.
– Правда? – У нас с Флинном разные точки зрения на предмет. Он не способен влезть в мою шкуру. Он действительно не понимает этого.
– По его словам, психиатрия не признает такой термин. С девяностых годов, – продолжает Ана.
– Мы с Флинном расходимся во мнении.
– Он сказал, что ты всегда думаешь о себе самое плохое. И я с ним согласна. Он также упомянул про сексуальный садизм – но сказал, что это выбор стиля жизни, а не сфера для работы психиатра. Может, об этом стоит подумать.
Ана, ты не имеешь ни малейшего представления.
Ты никогда не узнаешь глубину моей порочности.
– Так-так: всего один разговор с добрым доктором, и ты уже эксперт.
Она вздыхает.
– Знаешь, если не хочешь слушать, что он мне сказал, то и не спрашивай.
Резонно, мисс Стил.
Грей, хватит рычать на девочку.
Она переключает свое внимание на проезжающие машины.
Проклятье.
– Мне хочется знать, что вы обсуждали.
Я говорю это примирительным тоном; во всяком случае, мне так кажется. Сворачиваю с I-5 и еду прямо на закат, на 85-ю улицу Северо-Запада.
– Он назвал меня твоей любовницей.
– Правда? Что ж, в этом нет ничего предосудительного. Пожалуй, это точное обозначение. Согласна?
– Ты считал своих саб любовницами?
Любовницы? Лейла? Сюзанна? Мэдисон? Я перебираю своих бывших сексуальных рабынь.
