– Ты научила меня трахаться, Элена. Но это все пустое, как и ты сама. Неудивительно, что Линк тебя бросил.
Она задыхается от возмущения.
– Ты никогда не удерживала меня. Ты никогда не говорила мне, что любишь меня.
Она щурит свои голубые льдинки глаз.
– Любовь – это для дураков, Кристиан.
– Вон из моего дома, – раздается холодный и яростный голос Грейс.
Три головы поворачиваются к дверям, где стоит моя мать, ангел возмездия. Она смотрит на Элену так, словно готова ее убить. Еще немного, и Элена станет кучкой пепла.
Я гляжу то на Грейс, то на Элену, а у той отхлынула с лица вся краска. Грейс направляется к ней, а Элена, кажется, не в силах ни пошевелиться, ни что-то произнести под презрительным взглядом моей матери. Грейс с силой ударяет ее по лицу, удивив всех нас, и звук удара эхом отражается от стен столовой.
– Убери свои грязные лапы от моего сына, ты, шлюха, и убирайся из моего дома – немедленно! – шипит Грейс сквозь стиснутые зубы.
Черт возьми! Мама!
Элена с ужасом держится за щеку. Она часто моргает, глядя на Грейс. Потом выскакивает из комнаты, не потрудившись закрыть за собой дверь.
Грейс поворачивается ко мне, и я не смею прятать от нее глаза.
Я вижу на ее лице обиду и тревогу.
Она ничего не говорит, мы смотрим друг на друга. Комнату наполняет давящее, невыносимое молчание.
Наконец она нарушает его:
– Ана, прежде чем я передам тебе моего сына, ты не возражаешь, если я поговорю с ним наедине пару минут? – И это не просьба.
– Конечно, – шепчет Ана.
Я смотрю, как она выходит и закрывает за собой дверь.
Мама сверкает глазами, ничего не говорит и смотрит на меня так, словно видит в первый раз.
Она видит монстра, которого растила, но не создавала.
Блин.
Я капитально влип. У меня шевелятся на голове волосы, а губы побелели от страха.
– Как долго это было, Кристиан? – говорит она совсем тихо. Мне знаком этот тон – словно затишье перед бурей.
Что она успела услышать из нашего разговора?
– Несколько лет, – бормочу я.
Мне не хочется, чтобы она знала. Я не хочу ей говорить. Не хочу обижать ее, а я знаю, что ей будет больно. Знал это еще с пятнадцати лет.
– Сколько тебе было лет?
Я сглатываю, и мое сердце стучит, словно мотор на «Формуле-1». Я должен быть осторожным. Я не хочу неприятностей для Элены. Изучаю мамино лицо, пытаясь понять, как она будет реагировать. Надо ли мне солгать ей? Смогу ли я ей солгать? Конечно, я знаю, что лгал ей каждый раз, когда встречался с Эленой, говорил, что делаю уроки с приятелем.
Мамины глаза пронзают меня насквозь.
– Скажи мне, сколько тебе было лет, когда все это началось? – говорит она сквозь стиснутые зубы. Такой голос я слышал в редчайших случаях, и я понимаю, что обречен. Она не остановится, пока не добьется ответа.
– Шестнадцать, – шепчу я.
Она щурит глаза и наклоняет голову набок.
– Вторая попытка. – Ее голос звучит до ужаса спокойно.
Блин. Откуда она знает?
– Кристиан, – строго говорит она.
– Пятнадцать.
Она закрывает глаза, словно я ударил ее кинжалом, ее рука взлетает к губам, и она подавляет рыдание. Когда она открывает глаза, я вижу в них боль и слезы.
– Мама… – Я подыскиваю, что мне сказать, чтобы убрать эту боль.
Делаю шаг, но она останавливает меня, выставив руку.
– Кристиан, сейчас я на тебя ужасно сердита. Лучше не подходи ко мне.
– Как ты догадалась? Что я лгал? – спрашиваю я.
– Ради бога, Кристиан! Я твоя мать! – Она смахивает с щеки слезинку.
Я краснею, чувствую себя глупо и одновременно слегка досадую. Только мама способна вызвать во мне такие чувства. Моя мама. И еще Ана.
А я думал, что ловко умею врать.
– Да, тебе должно быть стыдно. Сколько все это продолжалось? Сколько ты нам лгал, Кристиан?
Я пожимаю плечами. Не хочу, чтобы она знала.
– Скажи мне! – настаивает она.
– Несколько лет.
– Лет! Лет! – кричит она так, что я ежусь. Она кричит так редко.
– Мне просто не верится. Эта трепаная сука.
Я раскрываю рот. Никогда не слышал, чтобы Грейс ругалась. Никогда. Я в ужасе.
Она поворачивается и подходит к окну. Я стою как стоял. Парализованный. Онемевший.
Мама выругалась.
– Подумать только, она постоянно бывала у нас все это время… – стонет Грейс и хватается за голову.
Я больше не выдерживаю. Делаю шаг и обнимаю ее. Для меня это так ново. Держу маму в своих объятиях, прижимаю ее к своей груди. Она начинает беззвучно рыдать.
– Вчера я думала, что тебя нет в живых, теперь вот это, – приговаривает она.
– Мама, это не то, что ты думаешь.
– Не уговаривай меня, Кристиан. Я слышала твои слова. Я слышала, что ты сказал. Что она научила тебя трахаться.
Она опять сказала грубое слово.
Я морщусь – это на нее не похоже. Она никогда не ругается. Меня убивает мысль, что я в этом виноват. Что я обидел Грейс. Я ни за что и никогда не хотел бы ее обидеть. Она спасла меня. Меня внезапно захлестывают стыд и раскаяние.
– Когда тебе было пятнадцать, я чувствовала: творится что-то неладное. Значит, дело было в ней, да? Тогда ты как-то ушел в себя, стал спокойным. Ох, Кристиан. Это из-за нее ты стал таким?
Мама! Зачем она все преувеличивает? Сказать ей, что Элена взяла меня под свой контроль? Нет, не надо ей это сейчас говорить.
– Да, – бормочу я.
Она снова стонет.
– Ох, Кристиан, я так дружила с этой женщиной, изливала ей душу, делилась с ней самым сокровенным. Подумать только…
– Моя связь с ней не имеет никакого отношения к вашей дружбе.
– Не говори мне такую чушь, Кристиан! Она обманула мое доверие. Она совратила моего сына! – Ее голос дрогнул, и она снова схватилась за голову.
– Мама, все не так ужасно.
Она выпрямляется и дает мне затрещину. Я сгибаюсь перед ней.
– У меня просто нет слов, Кристиан. Нет слов. Где и что я делала неправильно?
– Мама, тут нет твоей вины.
– Как? Как все это началось? – Она выставляет перед собой ладонь и торопливо продолжает: – Я не хочу это знать. Что скажет твой отец?
