– Басурмане и ночью не унимаются, – хрипло проговорил Василий, опускаясь на лавку, – Господи Иисусе, дай силы выдержать. А-а-а…
– Сынок, сейчас я воды принесу, надо бы кого на помощь позвать! Стрелу в теле оставлять нельзя – загноится. Господи, помоги! – завопила Василиса Николаевна.
– Вась, – спросил у брата Лев, – мы тут с Никодимом тоже к вам на помощь собрались, там для нас место найдется? Мешать не будем.
– Господи, помоги! – заорал Василий, когда мать и Никодим стали помогать снять с него кольчугу. – Там, Лева, ад на земле. Дима на моих руках умер. На моих руках.
Василису Николаевну словно ударило молнией.
– Как! Дима не мог умереть! Не мог! Господи, за что ты меня караешь так! Евпатий, будь ты проклят со своей медлительностью, почему тебя здесь нет! Где помощь, которую ты ведешь? Проклинаю тебя, Евпатий!
Боярыня Василиса стала слать самые разнообразные проклятия, призывая на голову Евпатия и чуму, и смерть в бою, и молнии. Впрочем, это было лишь средство, с помощью которого она переносила все страдания. Боярин Евпатий, по ее словам, был виновен в смерти Дмитрия.
– Матушка, остановись, – сказал Василий, – может, уже и нет в живых Евпатия. Рать монголов, может, и его войско разбила, а ты ему такие слова говоришь. Коли есть какая помощь, то приведет ее Евпатий Львович! Приведет.
– Васенька, тебе сильно больно? – снова засуетилась Василиса Николаевна. – Господи, как бы у тебя жар не начался. Сейчас я стрелу попробую вынуть. Надо ее вглубь вонзить, чтобы она насквозь прошла. Вася, возьми вот палку в рот. Боль будет адская. Терпи, сынок, терпи!
Василий заревел от боли и, казалось, готов был раскусить зажатую в зубах палку.
– Мать, я иду на стены, – твердо сказал Никодим, – и не смей мне мешать. На все воля Господа.
– Погоди, Никодимка, – прошептал Василий, – сейчас мне мать рану перевяжет и я с тобой пойду.
– Да никуда вы не пойдете! Ты уже свое отсражался, а ты еще мал. Не для того вы росли, чтобы умереть вот так!
– Затяни, мать, мне рану покрепче, и пойду я. Там, на стенах, кровь льется, и там отец и Николай стоят. Наше место рядом с ними. Мы уйдем со стен, другие уйдут – падет Рязань.
Василиса понимала, что ее сыновья уйдут, но не могла вот так просто взять и отпустить их. Зачем им идти на стены, на холод, на снег и дождь, когда можно спокойно растопить печь да погреться? Ведь их жизни ничего не изменят. Ну почему они не понимают этого!
– Прощай, матушка! Пойдем, Никодим, там мы нужнее. Лева, Пашка, за матерью смотрите и помогайте ей, пока мы не вернемся. Ты, Лев, еще оружие проверь, помнишь, как дядька Евпатий учил, а то, не ровен час, и биться будет нечем.
Василиса Николаевна схватилась руками за голову, а после встала на колени перед образами и стала молиться. Она не знала, о ком ей молиться: об убиенном в бою Дмитрии или об остальных своих детях и супруге.
– Господи, помоги и отведи ты этих басурман от города православного. Господи, не карай нас жестоко и дай силы выдержать нам, и пошли Евпатию силы, чтобы он быстрее пришел к нам на помощь! Помоги ты славным черниговским воинам прийти к нам, несмотря на непогоду и распутье. Направь ты их коней к нам невредимыми и даруй нам спасение!
Смерть Василия Гавриловича
Тела покрыли все пространство на подступах к городу. Прямо по павшим воинам шли новые и новые враги. Силы защитников Рязани с каждым разом все слабели и слабели.
Монголы не давали рязанцам ни минуты отдыха. Гавриил Константинович и его сыновья стояли вместе на стенах и глядели, как вновь собираются для атаки монгольские орды. Стрелы, которые свистели в воздухе, уже никого не пугали, и никто на них особого внимания не обращал. Монголам редко удавалось попасть в цель, так как стреляли степняки в основном наугад.
– Вася, – произнес боярин Гавриил Константинович, – шел бы ты домой. Здесь, на стенах, от тебя, раненого, толку не очень много. Сейчас вон опять монголы на штурм пойдут.
– Как я уйду со стен? Как я вас оставлю?
В это время на стене появился воевода Борис Игнатьевич. Проходя мимо защитников, он приободрял их.
– Рана болит, воин? – обратился воевода к Василию.
– Терпимо, – соврал Василий, – басурман бить еще могу.
– Ну, тогда стой насмерть, воин! Смотри, вон опять поганые бегут, – сказал Борис Игнатьевич, – воины, луки!
Василий схватил колчан и стал подавать стрелы братьям. Те стали выпускать их по басурманам. Кто-то из врагов упал, но большинство монголов добежали до стен и, приложив к ним лестницы, стали быстро лезть наверх.
– Рязанцы, – закричал воевода, – стойте крепко. С нами Бог, а за нами его церкви святые! Стойте насмерть!
– Да когда же помощь эта придет, – послышался чей-то окрик, – ведь мы тут кровью исходим. Господи, помоги выстоять!
Со стен полилась смола, и вопли врагов, которые, ошпаренные, падали вниз, под ноги своих же товарищей, огласили округу.
Василий вместе с братом Николаем опрокинули на лезущих по лестнице монголов целый котел с раскаленной смолой.
– Сдохните, поганые ироды! – закричал Василий.
Несколько человек, ошпаренные, упали с лестниц, но их место тут же заняли другие, более удачливые. Степняки влезли на стены и вступили в бой.
– Вася, отходи! – закричал Николай. – Тебя же убьют, коли не уйдешь!
– За Русь, за веру, за вас, братья, – ответил Василий и, не жалея жизни, бросился на врага. Василий понимал, что одной рукой он много не навоюет, но он и не собирался выжить. Он хотел отплатить врагам за Дмитрия и отплатил.
Тело юноши было рассечено вражеской саблей, но и его удар достиг цели. Монгол был насквозь пронзен его мечом.
Оба воина упали. Василий понимал, что умирает, и перед тем, как отдать Богу душу, его глаза встретились с глазами монгола.
– Сдохни, пес! Не будет вам счастья на нашей земле! Кровью захлебнетесь. За Димку тебе, отродье!
Монгол тоже что-то шептал, но Василий не понимал слов врага. Интересно, он меня проклинает или молится своему богу, подумал Василий. Силы оставляли его, и теперь он только шептал проклятия монголам. Говорят, проклятие, произнесенное перед смертью, должно сбыться. Может, и мое сбудется.
Глаза юноши потухли. Братья не знали о его смерти. На стенах творилась неразбериха. Монголам удалось закрепиться, и они стали пытаться наращивать успех. Великий князь Юрий Игоревич понимал, что если врагов не сбросить вниз, то орда ворвется в город.
Настало время мне с избранными воинами вступить в бой, подумал великий князь и обратился к своим дружинникам, находившимся недалеко от стен.
Воины грелись у костров. Хоть многие из них хотели поскорее вступить в бой, великий князь берег их силы. Эти несколько сотен свежих воинов – все, что оставалось у Рязани. У монголов же были тысячи и тысячи ратников.
