Казаринову приходилось сталкиваться со многими людьми, отбывшими срок за измену Родине. Одни из них радовались, что остались живы, что прошел страх наказания, и жили, стараясь не вспоминать о прошлом. Другие, наоборот, жили прошлым, копя обиду и ненависть. Сичкарь принадлежал к третьей разновидности. Он считал себя несправедливо наказанным.
В кабинете Казаринова ожидал Катаев, он пил зеленый чай из пиалки.
— Есть что-нибудь?
— Да. Смотри. Вчера московским рейсом прилетел некто Соколов Л.Н., паспорт XI-МЮ, № 559630.
— Ну и что?
— Слушай дальше, прилетел, купил билет на Караганду. В Караганде взял билет на Москву.
— Сколько он пробыл в городе?
— Три часа. Паспорт проверяем.
— Думаю, Сережа, паспорт этот давно нигде не числится.
— Ты приказываешь не проверять?
— Проверяй, конечно. — Казаринов посмотрел на пиалу с чаем, и внезапно ему мучительно захотелось есть. — Слушай, Сергей, не пора ли нам поесть?
— Дело говоришь, командир.
Катаев поставил пиалу, поднялся. Они были очень похожи — подполковник Казаринов и майор Катаев. Высокие, спортивные, темноволосые. Оба одеты в красивые летние костюмы, даже походка у них была похожая: уверенная, быстрая, спортивно-упругая. Они были знакомы давно, дружили, а работали вместе четвертый год. Казаринов любил ездить в командировки с Сергеем, он был умным собеседником, подлинным профессионалом, веселым и добрым человеком. Правда, не так уж часто их дела совпадали.
Жара спала. На город надвигался вечер. Казаринов и Катаев вышли на улицу Ленина.
— Бывший Вознесенский проспект, — сказал Катаев.
— А ты откуда знаешь?
— Я когда еще журналистом был, несколько раз приезжал сюда в командировку. Двадцать лет тому назад. Вижу, что город очень изменился. Улицу Ленина закрыли для транспорта, и сразу же она стала другой. Славная улица. Ничего, кажется, особенного, а сердце щемит. Я всегда очень переживаю, когда вижу, как безжалостно ломают нашу Москву. Целую коллекцию собрал фотографий и акварелей ушедших от нас уголков Москвы. И очень больно, когда они исчезают. Знаешь, когда я в газете работал, у нас парень один был. Неплохой журналист, но с диким самомнением. Качалин Виктор.
— Постой, — в памяти Казаринова профессионально совместились имя и фамилия с определенной информацией, — это не тот, что сбежал и на «Свободе» работал?
— Тот самый. Я его в Лондоне встретил, так он просил меня похлопотать, чтобы ему разрешили вернуться. Во сне, говорит, Остоженку вижу. И пусть Качалин — предатель и сволочь, но даже и его тоска по родине мучила. И связано это чувство с конкретной улицей.
— А что с ним потом стало?
— Повесился.
Ночью Казаринов проснулся и сел у открытого окна. Он сидел и думал о том, что завтра надо лететь в Целиноград, встречаться с Граджиной Явич, а оттуда в Москву. Он еще раз вспомнил человека на больничной койке. Вторую жертву этой страшной истории. И ему вспомнился давний спор, который произошел на Рижском взморье. Один весьма почтенный научный работник говорил, что людям надоели книги и фильмы о войне. Этот доктор наук был профессиональным спорщиком, он жонглировал цифрами, проводил смелые сравнения с мировой литературой. У Казаринова был один довод — память.
Если бы он мог, если бы имел право рассказать, как из прошлого, из памяти возникают люди. Они страшны собственным страхом и готовы на все, чтобы избежать наказания.
И как странно сегодня, когда больше сорока лет прошло со дня окончания войны, искать эти тени, у которых есть одна особенность: при необходимости они материализуются и наносят удар.
Он увидел свет. Потом яркие точки начали вспыхивать в памяти. Сначала появилось лицо человека, вернее, куски, словно разорванная фотокарточка. И ему надо было из множества кусочков сложить один портрет. Детали его то появлялись, то исчезали, не желая складываться. Это напоминало какую-то забытую детскую игру.
Олег застонал, открыл глаза и сел.
— Лежите, лежите, — к нему подбежала сестра, — вам нельзя вставать.
— Где я?
— В госпитале.
— Сколько дней я здесь?
— Третий.
В палату вошел врач:
— Очнулся. Вот и прекрасно. Теперь все будет в порядке.
— Мне срочно нужно в управление. — Олег попытался встать.
— Вам нужно лежать, — сказал врач, — лежать и набираться сил. Травмы головы — вещь коварная, последствия бывают самые неожиданные.
Олег хотел сказать врачу, что все равно уйдет. Опять попытался подняться, но почувствовал необыкновенную слабость и откинулся на подушку.
Врач вышел, закрыв за собой дверь. В кабинете он поднял телефонную трубку, набрал номер дежурного по областному управлению.
— Передайте полковнику Никитину, что Наумов пришел в сознание. Завтра мы переведем его в обычную палату, так что к вечеру с ним вполне можно побеседовать.
— Спасибо, — радостно ответил дежурный, — передадим немедленно.
А Борис Прохоров продолжал жить у Олега. В работе пока наступило затишье, у его группы особо сложных дел не было.
На следующее утро после покушения на Наумова его вызвал Никитин и сказал:
— Дел пока новых тебе давать не будем. Отдохни. Да ознакомься с приказом, там вас с Наумовым поощряют, и тебе пять отгулов положены.
Каждый день Борис и Леня Сытин ездили в госпиталь. Они втаскивали в комнату справочной огромные сумки, набитые фруктами, конфетами, соками.
— Нельзя, — говорил им дежурный врач, — пока нельзя. Потерпите.
Борис взял в библиотеке книги Бурмина и читал их целыми днями, надеясь найти в них ответы на вопросы, мучившие его. Он чувствовал свою вину перед человеком, которого не знал и которого не было в живых. Осознать это чувство Борис не мог, оно жило в нем неосознанной тревогой. Читая книги Бурмина, он как бы ближе узнавал писателя, додумывал его черты характера, привычки, взгляды.
Пять свободных дней были истинным подарком. И Борис знал, почему вдруг начальство вспомнило о них. Никитин тем самым назначил его ответственным за товарища, лежащего в госпитале.
Заснул Борис рано, погулял с Кузьмой и лег спать.
Телефонный звонок разбудил его, и по привычке Борис начал хлопать ладонью по полу. Дома телефон на длинном шнуре всегда стоял у него рядом с кроватью. Звонки были длинными и частыми, так обычно вызывает межгород. Звонил телефон, недовольно лаял Кузя, наконец Борис добрался до аппарата и снял трубку.
— Алло.
— Ты спишь? — отчетливо, словно из соседней комнаты, сказала женщина.
«Как ее зовут?» — подумал Прохоров и вспомнил.
