«…После ранения на финской я был направлен для работы в Институт внешней торговли преподавателем военного дела. Одновременно стал работать тренером по стрельбе из мелкокалиберной винтовки и спортивного пистолета. Лучшим стрелком в моей команде был Борис Лунев. У людей есть разнообразные таланты, у него был талант — стрельба. Мне никогда не приходилось видеть человека, так владеющего оружием. Я повторяю — это талант. Редчайший дар. Мне вообще Лунев очень нравился, и я точно знал, что сделаю его чемпионом страны.
Мы приехали в Гродно. Тренировочный сбор проходил на стрельбище под Луно. Мы жили в палатках, все было отлично.
Двадцать второго утром нас подняли по тревоге и на машине отправили в Гродно. Там раздали винтовки и сформировали из стрелковых сборов две роты по сорок человек в каждой.
Лунев был в моей роте. Три дня мы не выходили из боя. За это время я могу твердо сказать, что Борис Лунев вел себя мужественно, лично уничтожил около десятка немцев. Двадцать пятого он был ранен, и мы вынуждены были оставить его в доме одной доброй женщины, фамилию не помню, но дом при случае показать могу».
Показания Антонова и еще двух оставшихся в живых товарищей по роте как-то не вязались с образом врага и предателя. Бойцы истребительного батальона тоже говорили о Луневе как о человеке мужественном и стойком. А разговор с Брозулем просто поверг его в замешательство.
Они сидели в по-летнему пустой квартире, и Сергей Петрович, разливая чай, говорил:
— Нам о нем в сорок первом сообщила Мария Стецко, у которой он раненый лежал. Его опознал товарищ из Гродненского НКВД, который формировал истребительный батальон из спортсменов. Дал Луневу лучшую характеристику. А тут вспомнилось, что он языками владеет. Мы привлекли его к работе. Дали документы на имя Голембы, устроили в комиссионный магазин Гурского. Для связника удобнее места найти нельзя. Лунев работал, не зная, что Гурский чекист. Настоящий большевик, преданный и мужественный. Он, к сожалению, погиб в сорок шестом году во французской зоне Германии при невыясненных обстоятельствах. Так что с этой стороны деятельность Лунева постоянно была под контролем.
— Сергей Петрович, — спросил Казаринов, — неужели за все время никаких замечаний?
— Нет. Впрочем, одна мелочь. Но это не имеет отношения к делу.
— Нет, почему же. Все это очень интересно.
— Гурский как-то сказал мне, что Големба-Лунев начал заниматься своей коммерцией. Часть вещей утаивал от Гурского, реализовал сам. Мы подумали тогда, что это для конспирации. Приказчик в магазине, делец. Вот и все.
— И долго Лунев занимался коммерцией?
— Не знаю, мы же на этот факт особого внимания не обратили.
— Что случилось в день прибытия группы?
— Ну что. — Брозуль встал, подошел к окну. Помолчал. Потом продолжил: — Я об этом часто рассказываю, так что у меня своеобразный штамп выработался. Знаете, многие ветераны, когда начинают рассказывать, словно газету читают. А мне сегодня об этом иначе говорить хочется, потому что хотя я и не знаю, зачем вы пришли, но чувствую, это с убийством Игоря Бурмина связано. Только вот одного не могу понять, Евгений Николаевич, почему вы так подробно о Луневе спрашиваете? — Брозуль требовательно посмотрел на Казаринова.
И тому стало немного неуютно под этим взглядом. Но не мог же он все рассказать этому человеку. Не мог. Не имел права. Несмотря на все его заслуги.
— Вам ли объяснять, что такое следствие? И если этим делом заинтересовались мы, значит, речь идет не об обычном убийстве.
— Понимаю. Слушайте дальше. Группу к Луневу проводили, а на следующий день он ко мне раненый приполз, весь в крови. Сказал о провале. Я его перевязал, и мы ушли в лес к партизанам. Через два месяца немцы нашу базу засекли. Из-за ротозейства одного из командиров. Повадился в деревню к бабе ночами бегать. Немцы его и проследили. Утюжили нас с воздуха, потом каратели поднасели. Еле спаслись. Лунев меня раненого на себе вынес. Две недели с боем пробивались, но вырвались. Здорово себя вел Лунев. Как смелый солдат и хороший товарищ.
Собирая по крупинкам жизнь Бориса Лунева, Казаринов не переставал удивляться, как в этом человеке перемешалось добро со злом, трусость с мужеством. По роду своей работы чекист насмотрелся и наслушался всякого.
Ему приходилось допрашивать тихих старичков, которые сорок лет назад были палачами, пытали детей, женщин. Глубина нравственного падения этих людей казалась ему бездонной. Но все же поступки этих людей были логичны и последовательны, они вытекали из их образа жизни, отражали свойства их личности. Поведение же Лунева было непонятно, не укладывалось ни в какую схему.
В сорок пятом Лунев возвращается в институт. Он прекрасно учится, активно участвует в общественной работе. Хороший товарищ, отличный спортсмен. На его счету множество побед в стрелковых соревнованиях.
Потом работа. Борис специализируется по экономике социалистических стран.
Статьи. Книги. Кандидатская диссертация. Подготовка докторской, и тут внезапно все остановилось. Докторская заброшена, договор на книгу расторгнут. Статьи не написаны.
Исчез подающий большие надежды ученый Лунев. Остался только честно работающий чиновник.
Что же произошло пять лет назад?
Казаринов набрал номер телефона генерала Некрасова и попросил принять его по срочному делу.
В кабинете генерала Казаринов раскрыл папку и начал рассказывать о странных изгибах биографии Лунева. Некрасов слушал внимательно, рисуя в блокноте какие-то фигурки.
— Подождите, Евгений Николаевич, вы так говорите, будто сомневаетесь в виновности Лунева.
— Я не сомневаюсь, Александр Дмитриевич, я хочу понять. Когда я был мальчишкой, то копил деньги, утаенные от школьных завтраков, чтобы съесть в кафе мороженое «Карнавал». Это был такой набор разных сортов мороженого и разноцветных сиропов. Десять слоев умещалось в большом стеклянном бокале.
— Не понял, — засмеялся генерал, — при чем здесь мороженое?
— Оно лежало слоями и было очень красиво. Как только ты ложкой перемешивал все это, то получалась неопределенная по цвету и очень некрасивая масса.
— Эко вы загнули. Но здравый смысл в этом есть. Вы рассматриваете Лунева как некий психологический феномен, в котором перемешались все понятия о добре, зле, совести и чести.
— Понимаете, меня поражает полное отсутствие логики в его действиях.
— То есть?
— Человек пишет заявление с просьбой отправить его воевать, потом мужественно дерется с фашистами, потом предает, потом опять мужественно и храбро сражается.
— Вас удивляет эта нелогичность. Дорогой Евгений Николаевич, заметьте, Лунев храбр только на людях. На людях! А встреча с Рискевичем, конечно, если она состоялась, была один на один. Двое — и смерть за порогом. Вот вам и психологический феномен. Все просто. Он позволил себе минутную слабость. Мол, никто не узнает, а потом я искуплю вину… Да мало ли что можно себе сказать. Его завербовали люди Смысловского, и он стал агентом «Зондерштаба-Р». Люди абвера не упускали подобную возможность.
