— Да садись ты. Я сам еще путаюсь в этих ответах. Я тебя по другому поводу вызвал. Хочу поручить одно деликатное дело.
— Слушаю, товарищ генерал.
— Большой Козихинский на твоей территории?
— Так точно.
— В доме три некто Селиванов Лев Владимирович приобрел квартиру номер шесть. Сделал, естественно, евроремонт и исчез. Нет больше такого человека. А в квартире, по словам соседей, иногда кто-то появляется. Слышны шаги, скрип дверей.
— Свет по вечерам есть, товарищ генерал?
— В том-то и дело, что нет. Я бы не стал тебя загружать подобной чепухой, если бы вчера сосед из седьмой квартиры не нашел на половике у входа в селивановские апартаменты вот это.
Генерал вынул из ящика и поставил на полированную поверхность удлиненный мелкокалиберный патрон.
— Видел такие?
— Это «харнет».
— Правильно. Для наших мест, — усмехнулся генерал, — вещь достаточно редкая. Действительно, когда-то у наших охотников были такие карабины фирмы «Чешска-Зброевка». Но пуля у них мягкая. А здесь — настоящая, как у боевого оружия. В городе несколько человек убито из неустановленного оружия. Думаю, что стреляли из снайперского карабина калибра 5,6.
— Товарищ генерал, я должен проникнуть в квартиру?
— Да. Но сделать это на свой страх и риск. И если начнется скандал, я, конечно, прикрою тебя по мере сил, но они не безграничны.
— А почему вы предлагаете это именно мне? — спросил Никольский.
— Потому, что ты не повязан с бандитами, потому, что ты умный человек, потому, что ты отличный опер и не трус.
— А как Беляков?
— Пусть он тебя не беспокоит. Докладывать будешь только мне. У тебя есть надежный парень?
— Миша Лепилов.
— Отлично, я его, кстати, на твое место, в старшие оперы двинул. Приказ подписал, можешь его поздравить. А теперь иди. И помни: как можно деликатнее.
Гаага. Борис Кондрашов по кличке Капитан
Машину он оставил у Королевского парка, небольшого, но уютного, похожего на ухоженный дачный участок.
Борис на несколько минут заглянул в парк, показавшийся ему безлюдным, но, как ни странно, люди в нем были. Они, подстелив под себя куртки, куски брезента, пледы, валялись на траве.
Но особенно поразило Бориса, что нигде не было привычных деталей свободного отдыха: бутылок, мятых стаканчиков, промасленной бумаги.
По аллеям ходил человек в аккуратной форменной куртке, с совком и маленькой лопаткой в руках и постоянно собирал одному ему видимый мусор.
До встречи оставалось еще два часа, и Борис, взглянув на карту города, выбрал кратчайшую дорогу. Впрочем, в этом городе не было больших расстояний.
Он шел по неширокой улице мимо витрин антикварных лавок, забитых милой стариной. Здесь было все, начиная от медных старинных компасов, кончая затейливыми часами.
В одной витрине он увидел серебряные наручные часы. Он долго рассматривал их, искренне жалея, что лавка по воскресному времени закрыта и он не может купить эту красивую вещь.
Борис миновал площадь, прошел мимо летнего кафе. За столиками сидели беззаботные люди, и оттого Кондрашову стало почему-то смертельно тоскливо. Он прошел мимо пассажа и оказался на улице, по которой бежал игрушечный трамвай, похожий на вагончики детской железной дороги.
Борис увидел греческий ресторан и решил пообедать.
Он сидел у окна, смотрел, как по улице бегут трамваи, как не торопясь идут редкие прохожие, и тоска опять навалилась на него.
Борис закурил, но вкус сигареты был травянист и неприятен. Он попросил официанта принести ему французские «Капораль» без фильтра, вынул круглую сигарету и затянулся. Табак был крепок. Пара затяжек вернула его к реальности.
Время еще было, и Борис пил кофе, курил и думал о том, с кем он должен встретиться.
Инструкция Вдовина была точной. При выходе на Парапет он должен надеть сине-белую куртку, которая лежала у него в сумке, подойти к Музею моря и сесть на крайнюю скамейку напротив входа. Все. К нему должны подойти.
Борис прикинул по карте: до городского пляжа, именуемого Парапет, ходу отсюда было не больше десяти минут.
Он все-таки рассчитался и пошел к морю.
Пляж в Гааге был больше похож на центр воскресных увеселений. На несколько километров вдоль берега теснились бары и ресторанчики. По Парапету катилась толпа гуляющих.
Борису на минуту показалось, что он вновь попал в Мапуту, там так же бесцельно гуляли по пляжу негры.
Господи, до чего же их здесь много! Неужели съехались на уик-энд со всей Голландии?
Правда, здесь они были не такие нахальные, как в Мозамбике. Там ему и его ребятам частенько приходилось драться с наглыми аборигенами.
Нет, в Европе они ведут себя потише. Но это ненадолго. Кто-кто, а Кондрашов прекрасно изучил повадки чернокожих. Общаясь с ними постоянно, он со смехом вспоминал детские переживания над «Хижиной дяди Тома» и влюбленность в сильного и отважного Геркулеса из «Пятнадцатилетнего капитана».
Все-таки, наверное, юаровцы были правы, говоря о неграх с затаенной опасностью.
К сожалению, ее не чувствует в полную силу цивилизованная Европа со своим бюргерским либерализмом.
Вон их сколько, негров, со своими толстозадыми женами и выводками нахальных, крикливых пацанов. Они и в Африке, несмотря на голод и эпидемии, плодятся, как кролики, а в инкубаторских условиях Европы… Скоро они и мусульмане захватят эти благословенные края, вытеснив в резервации тех, кто когда-то считался здесь хозяевами.
Кондрашов сел на лавочку и закурил, на другом ее краю вольготно расположились два негра в пестрых тряпках, разложившие на лавочке жратву, пиво, мороженое. Они жадно ели, недружелюбно поглядывая на белого в двухцветной куртке, словно говорили: «Ну чего ты сюда приперся? Другого места не нашел?»
Капитан посмотрел на них тяжело и мрачно. Посмотрел и отвернулся. Он-то помнил слова Киплинга, что на всех поступках белого человека должна лежать печать неизбежности.
И это, видимо, поняли его шумные соседи и сразу затихли.
Кондрашов курил, разглядывая фланирующую толпу.
Чья-то рука легла ему на плечо.
Борис обернулся.
За его спиной стоял человек в такой же куртке. Кондрашов встал. Господи! Он же прекрасно помнит это словно вырубленное из дерева лицо со шрамом на щеке. Спокойный прищур светлых глаз, тяжелый подбородок боксера. Связник засмеялся:
— Ну вот, Борис, мы и встретились.
И уплыла, словно ее вообще не было, набережная в Гааге. Рестораны растворились, исчезли палатки, парни с тигренком и фотоаппаратом.
