Второй — принять предложение Бернара и начать жизнь с чистой страницы.
Он вдруг увидел все происходящее со стороны. Сидят два человека, едят салат из креветок и мясо под кисло-сладким соусом. Пьют кальвадос.
За иллюминаторами баржи-дома проплывает прогулочный пароходик; волна, поднятая им, бьет в борт и самую малость раскачивает жилище Бернара Жиро. Одного два часа назад хотели убить, а второй сегодня сам убил человека.
Но тем не менее они с аппетитом едят, пьют и говорят о пустяках. И, глядя со стороны, Борис Кондрашов понял, что это его жизнь и другой у него в ближайшие годы не будет.
— Ну что ты решил, Борис? — спросил Бернар, когда они перешли к кофе.
— Я еду с тобой.
— Ты молодец! — Француз вскочил, радостно хлопнул Бориса по плечу. — Завтра уезжаем в Париж.
— Дай мне еще один день, Бернар.
Француз внимательно посмотрел на Бориса, улыбнулся и развел руки.
Пообедав, Кондрашов ушел в другую комнату, взял бумагу и ручку. «В Федеральную службу безопасности…» — написал он на первом листе.
Писал он несколько часов. Бернар заглядывал и комнату и уходил, боясь помешать.
Борис закончил писать, когда чужой рассвет втиснулся в кружок иллюминатора.
Он вложил листочки в конверт, как в детстве, провел языком по клейкой полосе и прижал клапан.
Всё.
Борис вышел на палубу. Это был первый рассвет его новой, неведомой жизни. Он курил, смотрел на темные чужие дома, и ему очень захотелось к себе во двор у Чистых прудов. В открытое окно его квартиры доносился шум просыпающейся Москвы. Клейко и остро пахли старые липы во дворе. Вылезали из подвалов кошки, их подкармливали жильцы дома.
Дом был старый, и люди рождались, жили и умирали на глазах соседей. Это был редкий по нынешним лимитным временам уголок подлинной московской жизни.
Дом их облюбовал банкир Ерохин с товарищами и начал кампанию по выселению.
Горе жильцов было ни с чем не сравнимо.
Тогда Кондрашов взял своих ребят. Стремительно обезвредил охрану, а банкира увез в лес под Дмитров, где провел с ним воспитательную работу.
То же самое он проделал с начальником территориального управления.
Больше во дворе никто не появлялся.
Он любил свою квартиру, свой дом, своих соседей. На заднем дворе, под трубами водостоков еще стояли разлезшиеся бочки для воды. Зимой они замерзали. Лед в них был синий и ломкий.
Борис изымал на кухне несколько коробок спичек, сдирал серу, потом закладывал ее в отверстие, пробитое во льду.
Самодельная петарда взрывалась с шипением и треском, и по бугристой ледяной поверхности разбегались голубые трещины-лучи.
Все это оставлял в другой жизни Борис Кондрашов, выбравший профессию солдата удачи.
Леонид Кравцов
Он поехал с этой туристской группой только потому, что хотел увидеть Амстердам. Пленительный, веселый, изящный город.
Перед отъездом он собрал у себя дома близких друзей. Устроил веселые проводы. Позже всех приехал Витька Ионин, ставший нынче замдиректора ФСБ, привез корзину раков, и они ночью варили их.
Леонид оставил Юре Комарову ключи от своих боевых «жигулей» и отбыл на аэродром.
На прощание Ионин сказал:
— Мы твою машину к ордену представим за службу по обеспечению безопасности страны.
— Лучше резину смените.
— Ты грубый материалист, — махнул безнадежно рукой Комаров.
Днем и ночью шлялся Кравцов по Амстердаму. Он разыскивал следы антиквариата, контрабандно вывозившегося из России.
Он даже нашел лавку мадам Жанны. Той самой Жанны из Столешникова, с которой он когда-то крутился в общей развеселой московской компании. Сегодня он решил подкупить кое-что, поэтому отправился на главную торговую улицу Дамрак.
Когда он у отеля «Ланкастер» садился в игрушечный узенький трамвай, он почувствовал некий дискомфорт. Ощущение это не покидало его и на конечной остановке «Централь Статиен», и на набережной возле пристани прогулочных судов.
Только на главной торговой улице это странное ощущение покинуло его.
Кравцов сделал несколько покупок по мелочам и остановился у большого магазина, на витрине которого красовалось извещение о распродаже.
— Леонид Петрович. — Кто-то взял его за локоть. Кравцов оглянулся. Рядом с ним стоял его коллега по туристской группе Кондрашов.
— А, — улыбнулся Леонид, — наш таинственный спутник.
— У меня к вам дело, Леонид Петрович. Очень важное дело.
Кравцов посмотрел на него и понял, что дело действительно серьезное.
Они свернули в маленький переулок. Там прямо на мостовой стояли столики летнего кафе.
— Леонид Петрович, — Кондрашов достал пакет, — я читал ваши статьи и книги, а потом, мне просто некому довериться здесь.
— Вам нужны деньги? — спросил Кравцов.
— Нет, Леонид Петрович. Деньги мне не нужны. — Кондрашов заказал подбежавшему официанту два кофе и коньяк.
— Так в чем же дело? — Кравцов пригубил чашку с горячим, волшебно пахнущим кофе.
— Дело вот в чем. — Борис толкнул к нему пакет. — Вы можете, вернувшись в Москву, передать его в ФСБ? Да не оглядывайтесь. За вами от «Ланкастера» следил я.
— Что в нем?
— То, что прольет правду на ряд заказных убийств в Москве и здесь, в Амстердаме. О грязном бизнесе, которым занимаются весьма высокие люди.
— Я могу это прочесть?
— Как хотите, но вам тяжело и опасно будет жить с этими знаниями.
— А почему вы сами не поедете в Москву и не передадите письмо?
— Потому что я сам участник всех этих событий, и если меня не убьют мои шефы по дороге на Лубянку, то там меня просто посадят. Вы передадите письмо?
— Это очень важно?
— Да. Оно может остановить целую цепь убийств. Только упаси бог откровенничать с Лобановым.
— Он тоже?..
— Тоже.
— Тогда я улечу ночным рейсом.
Кондрашов полез в карман, положил на стол ключи.
— А это? — удивился Кравцов.
— Могу я попросить вас о личном одолжении? Сейчас я запишу вам телефон сестры, отдайте ей ключи от моей квартиры. Мне там уже никогда не жить. Прощайте и помните, что знания увеличивают скорбь. Так, кажется, сказал Екклесиаст.
Кондрашов встал и исчез за углом. Кравцов допил кофе, спрятал конверт и ключи в карман и поехал в гостиницу собирать вещи.
Москва. Сергей Никольский
Правильно говорят, что жизнь как матрас. Одна полоска черная, другая светлая. Вот и попал майор Никольский на светлую полоску.
