— Вот документы. — Старшина положил перед Игорем книгу прописки. — Вот заявление Сомовой.
Муравьев пробежал глазами бумаги.
— Это все?
— А чего еще, прописка-то временная — до мая. Потом мне паспортистка сказала: ей из кадров академии звонили, просили ускорить. Документы мы проверяли. Они в полном порядке. В академию звонили, там подтвердили: такой слушатель есть.
— А кто звонил?
— Начальник паспортного стола лейтенант Ракосуев.
— Ну-ка проводи меня к нему.
Паспортный стол помещался в маленькой комнате, разделенной на два «пенальчика». В одном сидели две девушки-паспортистки, в другом был кабинет начальника, в котором еще помещались маленький стол и массивный сейф. Сам начальник, лейтенант Ракосуев, вполне подходил для своего кабинета. Маленький, чистенький, с бесцветными глазами и большими залысинами. Он прочитал удостоверение Игоря и записал реквизиты на отдельный лист бумаги.
— Бдительность, товарищ майор, и еще раз бдительность. Каждый чекист обязан в себе выработать данную черту. Так что же вас интересует? — Он откинулся на спинку стула, сложив на животе руки.
— Телефон меня интересует, лейтенант, по которому вы в академию звонили по поводу Чистякова.
— Чистяков, — Ракосуев на секунду задумался, — это тот, что по 5-й Лучевой у Сомовой прописан? Минуту. — Лейтенант достал толстую папку, полистал какие-то бумаги. — Так. Сомова, Сомова. Вот телефончик академии — Г1-74-78. У нас строго. Учет и проверка — основа бдительности.
«Где они достали этого идиота? — Игорь почти с ненавистью глядел на лейтенанта. — Бдительность, учет, данная черта… Кто он, самовлюбленный дурак, а может быть, просто положили на этот стол пачку денег?..»
— Этот номер, лейтенант, никогда не был телефоном академии. Он установлен в Зачатьевском переулке на квартире одного спекулянта. Можете позвонить туда. Там до сих пор находятся наши люди…
— Товарищ майор, — заглянул в дверь дежурный, — участковый пришел.
Выходя, Игорь краем глаза увидел, как лейтенант вытер мальчишеской ручкой покрывшийся испариной лоб.
В дежурной комнате его ожидал участковый в черном сторожевом тулупе, перетянутом поверху портупеей.
— Младший лейтенант Красиков.
— Дежурный вам объяснил, в чем дело?
— Так точно.
— Знаете этого человека?
— Никак нет, не успел, товарищ майор, познакомиться.
— Времени не было? — зло спросил Игорь.
— Он недавно у нас, товарищ майор, — вступился за Красикова дежурный.
— А где же старый участковый?
— Повысили. Да вы с ним только что говорили.
— Ракосуев? — удивился Игорь.
— Так точно, полгода назад его на паспортный перевели, участок бесхозным был. А теперь Красикова прислали из Реутова.
— Любопытно. — И повернулся к участковому: — Поехали.
Когда они вышли из отделения, Красиков смущенно сказал, покосившись на сапоги Игоря:
— Туда, товарищ майор, эмка не пройдет, там все снегом занесло. Хоть и обувка ваша городская, а придется пёхом.
Они миновали переезд и углубились в длинные, заваленные снегом просеки. Красиков подхватил поскользнувшегося Игоря.
— Это и есть Лучевые улицы.
По обеим сторонам стояли занесенные снегом дома. Только на одной из крыш дымилась труба. Поселок показался Игорю заброшенным и вымершим. У некоторых дач были разобраны крыши, у других оборваны доски облицовки, вынуты рамы.
— Балуют, — крякнул Красиков, — руки бы им поотрубал. Люди строят, стараются, а эта хива все на дрова тащит. Но ничего, я порядок наведу.
Дача Сомовой стояла в конце просеки у самого леса. Она выглядела самой нарядной на этой улице.
— Хозяйка ее всегда на зиму сдает, — пояснил участковый. — Я так полагаю, правильно это. В жилую-то никто не полезет.
Оперативники ждали на соседнем участке.
— Дача пустая, никто не приходил, — доложил Игорю старший группы.
Муравьев открыл калитку, вошел на участок. От крыльца вели свежие, чуть присыпанные снегом следы. «Сапоги армейские, сорок второй приблизительно», — автоматически отметил Игорь.
— Ключи от дачи есть? — повернулся к Красикову.
— Никак нет.
— Я уже открыл, товарищ майор, там замки простые, английские, — сказал лейтенант Гаврилов.
— Ну пошли. Будем «академика» дожидаться.
Ковалев
Телефон звонил все время. Люди вызывали грузовики, технички, легковые машины. Был обычный рабочий день. Девушка-диспетчер, опасливо косясь на Ковалева, снимала трубку, отвечала, вызывала шоферов.
Калинин сидел здесь же, взмокший, взъерошенный, растерянный. Но страх ушел. Он не был обвиняемым. Свидетель — и все дело.
Телефон звонил, диспетчер брала трубку, на стене большие часы отсчитывали время. Полковник не звонил.
Никитин
— Ну, борода, — спросил он швейцара, — ты этого летуна, что с вашей артисткой крутит, знаешь?
— Всегда. — Швейцар покосился на молчаливых оперативников.
Он с давних пор усвоил непоколебимую истину, что с милицией лучше не связываться. И если дело не касается лично тебя, то уж надо говорить правду. Черт их знает, вдруг в тумбочку залезут? А там у него и аптека и магазин. Каждый ведь жить-то хочет.
— Если он зайдет, ты его нашему товарищу покажи. Только втихаря. Понял? — Никитин положил руку на тумбочку.
«Господи, пронеси, — подумал швейцар, — спаси и помилуй, царица небесная».
— Не сомневайтесь, товарищ начальник. Сполню.
— Смотри, дед, а то я из тебя душу выну. — Никитин повернулся к сотрудникам: — Пошли.
По лестнице, покрытой истертым, когда-то вишневого цвета ковром, они поднялись на второй этаж. Зеркальный зал ресторана поразил Никитина своей показной роскошью. Он разглядывал белые лепные стены, на которых каждый завиток, покрытый сусальным золотом, трижды отражался в огромных зеркалах.
Ресторан только что открыли: народу почти не было, за столом, в глубине зала, сидела компания офицеров в черных флотских кителях.
— Вы кого ищете? — подошел к ним официант. — Если закусить, то прошу ко мне, сам обслужу, в лучшем виде. Командированные?
— Мы из МУРа. — Никитин взял его за лацкан фрака. — Ну-ка нам метра, живенько.
Официант исчез, словно растворился. Через несколько минут к ним подплыл кругленький, толстенький человечек.
— Такие гости. Сахаров, метр.
Никитин неприязненно взглянул на него:
— Ты этого летуна, что с Ларисой крутит, знаешь?
