В 1944 году мы с Судинским уехали в Москву. Здесь он дал мне документы на имя полковника авиации Чистякова, слушателя Академии Генштаба. Я жил под чужим именем, носил чужие погоны и ордена. Деньги были, и я посещал коммерческие рестораны. Мне даже хотелось, чтобы меня арестовали. Я часто спрашивал Илью, зачем я ему нужен. Он пояснил мне, что готовит одну аферу, а полковник авиации, фронтовик и орденоносец легче сможет ее провернуть.
Однажды Илья вернулся из Белоруссии и рассказал мне, что встретил Скрыпника, он руководит бандой, у него много денег и золота. Я должен буду в начале марта поехать в Барановичи, разыскать пивную на Красноармейской и там ждать человека от Болеслава. Потом вместе с бандой уйти в Эстонию, там захватить самолет и перелететь в Швецию вместе с Ильей и Болеславом. А пока на мою дачу будут приходить письма, которые я, не распечатывая, обязан отдавать Илье. Кроме того, ко мне будут приезжать люди и оставлять для него деньги.
Писем было четыре. Деньги передавались дважды. Кто, я не видел: их клали в бочку у сарая. Один раз я их передал, потом забрал себе 200 тысяч.
В январе ко мне приехал Кузыма и начал угрожать. Я сказал, что передал деньги Илье. Он велел мне проводить его к Судинскому.
— Я его убью, падлу, — сказал он.
Я решил проводить его и скрыться, деньги у меня были. Дальнейшее вам известно.
В. Алтунин».
Данилов, перечитав его показания, снова поразился, как мог внезапно погибнуть человек. Неглупый, смелый, когда-то хороший летчик. Страх заставил его стать дезертиром. Алтунин никого не убивал. Данилов проверил его показания. В тот день лейтенант Мирошников спокойно вернулся домой. Он и сейчас жив и здоров. Только уже не лейтенант, а подполковник. Алтунин попался на обычную бандитскую провокацию. Сначала эта Зося выбрала его, потом Алтунина споили, подавили его волю. Ну а спектакль — несложная штука для таких людей, как Крук и Судинский.
Ладно, об этом после. Капитан Токмаков из Белорусского УББ привез материалы на Бурковского. Да, это тот еще фрукт. Ограбления, налеты, убийства.
Иван Александрович посмотрел на часы. Скоро приведут Бурковского. Надо пригласить Токмакова, пусть посидит, послушает, ему это будет наверняка интересно.
Данилов и Бурковский
Нет, теперь арестованный был совсем другим. Врачи постарались. Бурковский выглядел вполне прилично, даже глаза стали осмысленными. Они жили отдельно на отекшем мучнистом лице, настороженные и холодные.
— Ну что смотришь, — спросил его Токмаков, — не узнал?
— Я твою подлючую рожу, мент, на всю жизнь запомнил, — с затаенной ненавистью сказал Бурковский.
— Слушайте, Бурковский, ведите себя прилично, — Данилов чуть повысил голос, — вы не в камере.
— Это точно, — задержанный резко повернулся к нему, — в камере мы бы тебя у параши задавили.
— Вы будете отвечать на вопросы?
— Нет.
— У нас достаточно данных, чтобы передать дело в суд. Но мы бы хотели…
— Хотели. Ну и хотите. Я все это беру. Да, убивал, грабил. Беру.
— Чистосердечное…
— А, тебе признание нужно! Нет, не купишь. Я был в законе и есть в законе. Мы своих не продаем. Что мое, возьму.
— Где базируется Крук со своими людьми?
— Ищи. Тебе деньги за это платят. Я ничего не скажу. Никогда. Мне и так вышка, умру как законник, а не как сука.
— Хотите ознакомиться с документами, изобличающими вас?
— Незачем. Я к стенке лучше пойду, зато честен перед законом своим буду. Сбегу, на любом «толковище» отмажусь.
Токмаков встал, обошел вокруг сидящего на стуле Бурковского. Тот, прищурившись, провожал его глазами, готовый моментально среагировать на любое движение капитана.
— Значит, умрешь молча? — Токмаков наклонился к нему.
— Как бок-то, болит? — спокойно спросил Бурковский.
— Болит иногда.
— Хорошо тебя заштопали, мент. Я-то думал, отгулял ты. Эх, надо было для верности еще одну пулю в тебя, лежачего, пустить. Да засуетился с делами. Вот и ошибочка вышла. Фарт твой. Значит, жив.
— Как видишь, — белозубо улыбнулся Токмаков, — ошибся ты, Бурковский, я еще поживу, глядишь, и дождусь такого дня, когда мы вас всех переловим.
— Нас возьмешь, другие найдутся. Закон, он вечный.
— Нет, Бурковский, — перебил его Данилов, — закон твой воровской скоро кончится. Напрасно себя тешишь. Так будем по делу говорить?
— Вызывай конвой, начальник, не выйдет у нас душевного разговора. — И, уходя, от дверей бросил через плечо: — Кто знает, может, и свидимся еще. У нас в сороковом в пересыльной тюрьме много таких, как вы, попадалось, так мы их…
Он скрипнул зубами и гулко хлопнул дверью.
— Этого гада, — зло выдохнул капитан, — его, товарищ подполковник, сразу на месте бить надо. Я предупреждал, что не скажет ничего. Он у Крука самый что ни на есть зловредный бандит был.
— Он ранил вас? — поинтересовался Данилов.
— Было дело. Можно закурить? Спасибо. Не успел я тогда…
— Хорошо стреляет тот, кто стреляет первым. — Данилов посмотрел на Токмакова.
— Да нет, — капитан дернул щекой, — я его мог подстрелить, но живым хотел взять.
Данилову нравился этот человек. Были в Токмакове сила, уверенность. Он знал цену словам, умел отстоять свое мнение на любом уровне беседы. В этом Иван Александрович убедился, присутствуя при разговоре капитана с Сергеем Серебровским. Токмаков в угрозыске служил с тридцать девятого, сразу после школы милиции уехал в Белоруссию. Воевал в партизанском отряде, после освобождения Белоруссии опять вернулся в угрозыск. Токмаков отлично знал оперативную обстановку, был, безусловно, храбрым и инициативным оперативником.
Сразу же после их знакомства капитан сказал:
— С Бурковским ничего не выйдет. Он пойдет к стенке, не облегчая душу исповедью.
Тогда Данилов не поверил, а вот сегодня, увидев глаза Бурковского, холодные, полные ненависти, понял: Токмаков прав. Всю свою жизнь Данилов работал в отделе особо опасных преступлений. За эти годы перед его глазами прошло много людей, которых после суда ждала высшая мера. Одни плакали, умоляли простить их, другие сами вызывались помочь следствию, видя в этом единственный шанс попасть не к стенке, а в лагерь, третьи с трудом сдерживали себя, но все же держались. Бурковский принадлежал к той редкой категории бандитов, у которых ненависть доминировала над всеми другими чувствами. С такими, как он, Данилов встречался в далеком двадцатом, потом в сорок первом. Тогда в этом кабинете сидел бывший юнкер Андрей Широков, самый удачливый бандит, которого встречал Данилов за свою службу в милиции. У него были такие же, как у Бурковского, глаза, спокойные, выцветшие от ненависти.
