— Так, — сказал Данилов. — Кто это?
— Сенька это Мазур, кулак, дезертир, по нашим данным, с прошлого года в банде Крука. Застрелил его Егоров. А вот дальше, видишь ли, послание.
Данилов сел удобнее, прочитал прыгающие безграмотные строчки.
— Так, значит, в апреле сто работников НКВД и большевиков. Ничего, с размахом начинает действовать.
— Егоров мужик умный, хочу забрать его сюда, в аппарат угрозыска, — начальник опять встал, подошел к окну, — видишь, даже следы, типичные для этого налета, дал.
Данилов полистал страницы дела, начал читать рапорт участкового:
«Также сообщаю, что кроме гильз отечественного и немецкого образца мной обнаружено: 1) на одном из колес брички лопнула металлическая шина, и поэтому колесо оставляет характерный след. 2) В подкове коренника на правой задней ноге не хватает трех гвоздей. 3) Кроме того, перед нападением в селе появился велосипедист. След его велосипеда точно такой же, как оставленный на месте преступления в деревне Ложки. Протектор переднего колеса имеет три широкие гладкие заплаты, причем одна из них четко выдавливает цифру „девять“…»
— Молодец! — Данилов закрыл папку. — Ведь, кроме этого, ничего нет. Велосипедист, я думаю, наводчик, сначала в деревне появляется он, потом бандиты. И видимо, этого человека знают. Привыкли к нему, иначе чужого да на велосипеде срисовали бы сразу же. Вот его и надо устанавливать.
— А кто тебе мешает? Устанавливай. Вот поезжай в район и устанавливай на доброе здоровье. Группу я тебе дам, старший ее капитан Токмаков. Шесть оперативников и шофер. Пулемет ручной дам МГ, автоматы. Выезжай этой ночью. В конце концов, — начальник управления полистал календарь, — числу к двадцать девятому Крука нужно обезвредить.
— Даже число назначил, — Данилов встал, — планировать легко, а…
— Что я, не знаю, Иван Александрович? Прошу очень, выйди ты на него быстрее, сделай все, чтобы подготовить войсковую операцию, понял?.. Ведь тебя из Москвы нам в помощь прислали. Так ты уж того, помоги, брат, а?
— Я-то понял.
— Ну раз так, помни, — голос у начальника стал жестким, — за кровь людей мы с тобой в ответе. С нас спросят, с милиции.
Данилов вышел из кабинета начальника областного УНКВД. Задумчиво постоял в приемной.
Дежурный адъютант посмотрел на полковника из Москвы. Полковник улыбнулся.
— Что-нибудь надо, товарищ полковник? — спросил с недоумением адъютант.
— Что? Ах да. — Данилов провел ладонью по лицу. — У тебя вода горячая есть?
— Так точно, в титане.
— Организуй, пусть принесут ко мне в кабинет. Побриться надо.
— Слушаюсь, — ничего не понимая, ответил адъютант, а про себя подумал, что полковник, видимо, немного не в себе. Видать, выпил втихую.
Данилов брился, насвистывая какой-то бойкий мотивчик. Черт его знает, когда он слышал эту песенку про дочь камергера. Видимо, в двадцать первом в Одессе, когда брали они остатки знаменитой банды Мишки Япончика. С самим Мишкой, некоронованным королем Молдаванки, было покончено еще в двадцатом, а дружки его очень мешали нормальной жизни. Вот тогда и полазил Данилов по одесским забегаловкам.
В дверь постучали. Данилов отложил бритву.
— Да! — крикнул он.
На пороге появился капитан Токмаков.
— У меня все готово.
— Молодец. Сейчас едем. Только вот лицо умою.
Через несколько минут свежий, подтянутый, чуть пахнущий одеколоном, Данилов вошел в комнату своей группы. Все спали, только Сергей Белов, загородив свет лампы газетой, писал бесконечное письмо Марине.
— Ей? — спросил Данилов, добро усмехнувшись.
— Так точно.
— Поднимай людей, Сережа. Едем.
— Куда?
— Крука ловить.
— Объявился? — обрадованно спросил Белов.
— Вроде.
Данилов
Все это время его не покидало ощущение странной приподнятости. Даже ночная дорога, по которой с трудом пробиралась машина, не могла испортить его настроение. Сначала они ехали по шоссе, вернее, по тому, что осталось от него. Война разбила полотно, и машины шли медленно, как слепые. Прорези маскировочных колпаков, надетых на фары, высвечивали совсем узкую полосу перед самым радиатором машины. Шофер, нещадно ругаясь, вел «виллис» предельно осторожно. Но все равно они несколько раз проваливались в ямы, и Данилов больно стукнулся головой о металлический кронштейн брезентовой крыши.
Несколько часов их трясло и мотало, и наконец к рассвету они свернули на размытый проселок. Ревели двигатели, машины не ехали, а скользили по грязи. Дважды все вылезали и толкали «виллисы». Но все равно Данилов был доволен. Наконец-то появилась чуть заметная ниточка. Она приведет его к Круку.
В районный центр приехали к семи утра. Их уже ждали. Начальник райотдела, худощавый капитан с двумя рядами колодок на кителе, доложил Данилову обстановку.
— Хорошо, хорошо, — ответил Иван Александрович, — вы бы организовали нам умыться с дороги.
Капитан посмотрел на них, улыбнулся и гостеприимно распахнул дверь:
— Прошу. Умойтесь, закусите, чем бог послал.
Через полчаса они сидели за столом, на котором нестерпимо аппетитно дымилась вареная картошка и лежали куски жареной свинины. Пообедав, вместе с капитаном Токмаковым они посмотрели выборку всех вооруженных нападений за последние два месяца. Их было всего четыре.
— Вот эти два, — сказал начальник угрозыска района, — мы второго дня раскрыли. Тут, на хуторах, — он ткнул пальцем в карту, — дезертир притаился. Решил, видно, к дому податься, документы ему были нужны да деньги. Мы его на втором эпизоде и сняли. Нет, нет, товарищ полковник, — он посмотрел на Данилова, — я сам ездил, и из НКГБ ребята с ним в минской тюрьме говорили. Глухо. Он о банде ничего не знает.
— А ты сам-то о Круке слышал чего?
— Я? — Начальник розыска усмехнулся. — Дай-ка папироску, Токмаков, спасибо. Я его, как вас, видел. Допрашивал он меня. Очень он душевно допрашивал.
— Ты что-то путаешь, — сказал Данилов. — Крук допрашивал! По нашим данным, он…
— Я путаю? — Начальник угрозыска улыбнулся. — Вы зубки эти металлические видите, товарищ полковник? Так-то. Так мои собственные мне Крук в сорок третьем ручкой вальтера выбил. Я тогда в партизанском отряде был, в разведке. Подорвали мост, а меня взрывной волной оглушило. Они меня и взяли тепленького. Узнал он меня. Я ведь его в тридцать шестом задерживал.
— А потом?
— Потом история длинная. Оглушили они меня, в камеру бросили. Утром собирались в фельджандармерию передать. А я ушел.
— Как ушел? — удивился Токмаков.
— Ночью из отхожего места. Да неинтересно это все. Я вот что скажу…
