Пять часов продолжалось побоище на фоне непрекращающегося митинга. Были полностью разгромлены горотдел милиции и помещение УКГБ, поломаны и вскрыты сейфы, разрушена КПЗ и освобождены 26 матерых уголовников.
Самое страшное, что исчезло шестьдесят стволов оружия и большое количество боеприпасов. Они потом объявятся в разных концах страны при вооруженных налетах. Спецконтингент, воспользовавшись недовольством рабочих, занялся своим привычным делом.
Ночью в город прибыли подразделения внутренних войск и резерв милиции, которые навели порядок. Сбежавших уголовников, захвативших оружие, чистые бланки паспортов и печати, разыскивали несколько лет. Один оказался похожим на меня.
* * *
Три трусливые мартышки — символ нашей прошлой жизни. Нынче я почему-то не встречаю их в домах моих знакомых: отошла на них мода, как и на других кумиров 60-х.
Я много лет писал о хищении приискового золота, о драгоценных камнях, о крупных бандитских налетах времен социализма. Все эти материалы благополучно исчезали в редакционных столах.
Когда я написал о русско-финско-эстонской банде, наводившей страх в 1972 году на маленькую Эстонию, начальник штаба МВД генерал Крылов сказал:
— Я ваши материалы прочел. Случай не типичный. Кучка подонков…
— Как кучка, Сергей Михайлович? Двадцать стволов!
— Какие там стволы. Зачем пугать людей? Я не завизирую материал. И не расстраивайтесь. У вас хорошо получаются исторические вещи, и мы решили кое-что вам дать из архивов.
Нет ничего печальнее, чем знакомиться с документами из истории своей страны.
В 1958 году в нашей газете я писал репортаж об открытии памятника Феликсу Дзержинскому. В 1991 году я стоял у «Детского мира» и видел, как разъяренная толпа сносила его. Смотрел и почему-то вспоминал свою поездку в Муром.
Нынче по телевидению я слушаю дискуссии о восстановлении памятника на прежнем месте.
Мне думается, что не надо воевать с памятниками. Видимо, нужно было опубликовать один документ, который хранится в секретных архивах.
Копия
Народному комиссару внутренних дел
Товарищу Л.П. Берия
Внучки Феликса Эдмундовича —
Дзержинской Ядвиги Иосифовны,
проживающей по Потаповскому пер., 9/11, кв.21
Заявление
Дорогой товарищ Берия, я очень прошу Вас принять меня по делу моей мамы Дзержинской Ядвиги Генриховны, которая Особым Совещанием НКВД СССР осуждена на 8 лет.
В течение 4 лет она находится в Карагандинских лагерях НКВД (ст. Жарок Карагандинской области, п/я 246/6-188900).
В настоящее время мама очень больна, у нее туберкулез легких, цинга и бруцеллез. Она находится в очень тяжелом положении.
Очень прошу Вас не отказать мне в приеме и пересмотреть дело моей мамы.
Дзержинская Ядвига Иосифовна
18/1 — 44 года
* * *
Мы живем в стране, в которой не было и нет национальной идеи. Поэтому и появляются у нас недолговечные кумиры и скоротечные идеологические догмы. Мы не знаем всей правды ни о прошлом, ни о настоящем.
Я твердо усвоил только одно: сбылись пророческие слова дяди Миши, жившего в сарае в нашем дворе.
Мы стали жить в стране, где нет законов, а есть только понятия. Поэтому я жалею, что не наколол себе татуировку постулата основного уголовного закона:
«Не верь! Не бойся! Не проси!»
Расстрельная статья
Вместе с рассветом в город врывались автобусы. Они, урча разболтанными моторами, атаковали субботним утром столицу.
Казалось, будто где-то в лесах под Можайском с далекого 41-го отстаивались танки фельдмаршала фон Бока, а потом внезапно пошли на Москву.
Город просыпался от рева моторов. Люди не смотрели в окна, они точно знали, что в выходные дни сотни старых ЛИАЗов и «икарусов» везут в Москву колбасный десант.
Милиция для чистой формальности иногда останавливала эти боевые машины, проверяла путевые листы, в которых была одна стандартная формулировка: «Экскурсия по ленинским местам Москвы». Узнать, как жил и работал Ильич в любимой столице, ехали механизаторы из Калинина, станочники из Владимира, ивановские ткачихи, ремонтники из Рязани… Даже калужские, а то и пензенские любители партийной истории заскакивали в столицу.
Но транспортные средства десантников концентрировались совсем в других местах, весьма далеких от тропинок, по которым ходил вождь мирового пролетариата. Каждую субботу набережную Москвы-реки напротив Театра эстрады забивали десятки автобусов с периферийными номерами. Чуть позже подтягивались еще единиц двадцать транспортных средств, и они выстраивались цепочкой вдоль нашего дома, вблизи дверей «Гастронома».
Почему-то в народе в те годы ходила странная легенда о том, что «Гастроном» в «Доме на набережной» снабжается по-особому. Видимо, давнишнее название нашего жилого массива — «Дом правительства» — создавало у людей некую иллюзию.
Но «Гастроном» наш ничем особенным не отличался от сотен предприятий торговли, раскиданных по Москве, и набор продуктов в нем был стандартный. Колбаса вареная, двух сортов: «отдельная» и «московская», сыр трех сортов и широкий набор всевозможных рыбных консервов.
Что касается колбасы, то в ней с трудом обнаруживалась мясная составляющая. Делали ее из специальной смеси, за разработку которой коллектив авторов в свое время получил весьма престижную в те годы премию Совета министров СССР.
Во время войны иногда по мясным талонам продуктовых карточек можно было получить колбасу. Она была жестковатой, но сочной. Мясо в ней было грубое, но все-таки это было мясо.
Но «десантников» не останавливали ни технологические, ни вкусовые качества колбасы — они брали ее батонами. Из дверей магазинов выходили люди, на вытянутых руках которых, словно дрова, лежали покрытые липким целлофаном упаковки колбасы. У них в Рязани, Калуге, Владимире, Пензе и т. д. и т. д. не было в продаже даже такой гадости.
За утро полностью очищалась магазинная подсобка. Скупалось необыкновенное количество рыбных консервов, масла, сыра, заветренного, залежалого мяса.
Если мне случалось утром попасть в магазин за молоком или хлебом, то в кассу приходилось отстаивать огромную очередь. Стоя в ней, я прислушивался к разговорам, которые вели между собой туляки и владимирцы, и говорили они о том, что в стране, где с каждым днем растет благосостояние трудящихся, этим трудящимся просто нечего есть.
Я слышал рассказы о непропеченном хлебе, о консервах, давно утративших срок годности, о зараженном мясе. И при всем своем московском снобизме не осуждал этих людей, которые целую неделю вкалывали на производстве, а вместо отдыха отправлялись на охоту «по ленинским местам».
