День был по-осеннему пасмурным, но когда я вошел в кабинет оперов угрозыска, то мне показалось, что в этой обшарпанной комнате поселилось солнце. У стены на сейфе, на подоконнике, на столе, на стульях стояли картины в золотых рамах.
— Видишь? — сказал зам. по розыску. — Целая галерея.
— Откуда? — изумился я.
— Мы расскажем, как было на самом деле, но писать ты сам знаешь как.
На территории отделения появилась группа цыганок-воровок. Они звонили в квартиру, просили воды или разрешения перепеленать ребенка, а когда наивные и добросердечные москвичи открывали двери, по комнатам разбегался цыганский табор, тащивший все ценное.
В отделение позвонила дворничиха из Южинского переулка и сказала, что во дворе толкутся цыганки. Немедленно два опера и участковый при оружии и наручниках выдвинулись в указанный двор. Зловредных воровок там не оказалось, и троица бойцов уселась на лавочке за кустами в рассуждении, не спроворить ли пузырек хлебного вина.
Сбросились, хватило даже на закуску, потянули спички, и одному из оперов выпала дорога до углового магазина. Он вышел из укрытия и стремительно вернулся.
— Ты чего, дорогу забыл? — спросил его участковый.
— Да нет. Там из подъезда какие-то вещи волокут.
У подъезда дома стоял «рафик», и трое шустрых ребят загружали в него какие-то завернутые в простыни предметы.
— Пошли, — скомандовал старший.
Опера приблизились к машине, заглянули в окно и увидели под простынями картины.
Дальше они действовали по обстановке: задержали четверых — троих сковали наручниками, четвертому связали руки ремнем.
У двоих за поясом оказались стволы «вальтер» с двумя патронами и «наган» со снаряженным барабаном. Изъяли также нож-выкидуху кастет и самодельную резиновую дубинку.
— Какую палку срубили! — радостно сказал один из оперев. — Квартирная кража, к гадалке не ходи.
Участковый остался караулить задержанных, а опера поднялись в «обнесенную» квартиру. Из ванной доносились стоны. Они открыли дверь и увидели хозяина, как позже выяснилось, гражданина Андрея Станиславовича Навроцкого, лежавшего на полу со связанными руками и ногами и кляпом во рту. Под глазом потерпевшего набухал здоровенный синяк.
Это была уже совсем другая «палка». Не обычная квартирная кража, а вооруженный грабеж, с нанесением телесных повреждений.
Я рассматривал изъятые у налетчиков картины и среди работ Нестерова, Сомова, Корина вдруг увидел того самого Клевера. Картина из моего детства.
Раздался деликатный стук в дверь, и на пороге появился элегантный гражданин Навроцкий. Темные очки никак не могли прикрыть здоровенный бланш, разливающийся на поллица. Видимо, лихие налетчики засадили ему по роже резиновой дубинкой.
— Прекрасные у вас картины, — сказал зам. по розыску.
— Все это, — быстро ответил Навроцкий, — унаследовал от отца и дядек. Они были собирателями-фанатиками.
— Ну, ну, — не поверил зам. по розыску. — Унаследовали, значит?
— А эту? — вмешался я и ткнул пальцем в картину Клевера.
— Это работа художника Клевера, — печально вздохнул Навроцкий, — принадлежала моей покойной матери.
Я посмотрел на него и усмехнулся.
Выслушав оперов и поговорив с задержанными, я вышел из отделения. Навроцкий поджидал меня у выхода.
— Вы, как я знаю, журналист? — учтиво спросил он.
— Да.
— Собираетесь писать об этой грустной истории?
— Собираюсь.
— У меня к вам просьба. Не называйте мою фамилию, имена художников и адрес.
В принципе он был прав: такая статья вполне могла послужить наводкой на его квартиру.
— А впрочем… — Навроцкий усмехнулся. Странная была улыбка, я бы сказал, однобокая. — Впрочем, — продолжал он, — вам, полагаю, не удастся опубликовать эту статью.
— Почему?
— Не удастся. — Навроцкий вежливо поклонился и ушел.
И действительно, через пару дней мне позвонили из МВД и не рекомендовали писать об этом ограблении.
— Почему?
— Позвонили от самого.
«Самим» был всесильный министр Николай Анисимович Щелоков. Меценат. Покровитель искусств и коллекционер.
Правда, коллекцию свою он собирал странным способом.
* * *
Выписка из уголовного дела в отношении Щелокова Н.А.
«Щелокову переданы антикварные ценности на сумму 248,8 тысячи рублей, являющиеся вещественными доказательствами по уголовному делу валютчика Акопяна М.С. Первоначально уникальные шкафчики из наборного дерева, картины, кресла, большая часть изделий из фарфора и серебра были поставлены на госдачу № 8 в Серебряном Бору. Некоторые антикварные ценности: скульптурная фигура „бегемот“ из нефрита с золотыми стопами (ориентировочная стоимость 15 тысяч рублей), стакан из камня нефрит, печатка в виде пасхального яйца, фарфоровая группа „Бегство Наполеона из России“ и 9 различных предметов из серебра на общую сумму 42 тысячи рублей — были переданы непосредственно Щелокову и хранились у него в комнате отдыха при служебном кабинете». В ноябре 1979 года по распоряжению Щелокова НА. все указанные ценности с дачи и из комнаты отдыха «перевезли в служебную квартиру на улице Герцена…».
Обратите внимание на взятые в скобки слова «ориентировочная стоимость 15 тысяч рублей». Изъятая коллекция Акопяна оценивалась по госрасценкам, поэтому и возникла сумма 248,8 тысячи рублей. Рыночная ее стоимость у коллекционеров уходила за миллион советских рублей. В те годы это была громадная сумма.
Мне говорили знающие люди, что значительное количество ценностей, изъятых у теневых дельцов — а они, надо отдать им должное, хорошо разбирались в картинах и антиквариате, — не пошли, как писали в судебных постановлениях, «в доход государства», а переместились в квартиры и на дачи руководства страны.
Деньги могли обесцениваться, а антиквариат всегда оставался в цене.
* * *
Попасть в эту квартиру на улицу Чехова считалось особой честью и большой удачей: здесь решались любые вопросы. За столом собирались люди, чей телефонный звонок мог стать судьбоносным для просителя.
В молодости моей в знаменитом «Коктейль-холле» подавали замечательный коктейль под названием «Карнавал». Он делался из разных сортов ликеров, наливок и вин. Получался восьмислойный, многоцветный напиток. Пить его надо было через соломинку, высасывая сначала нижний, зеленый слой, потом все остальные. Но если перемешать той же соломинкой красивую многослойность в бокале, то получалась мутная липкая жижа.
То же можно было сказать об обществе, собиравшемся в квартире Бори Цыгана. Его посещали теневые дельцы, крупные чиновники, актеры, журналисты, номенклатурные дети и просто откровенное ворье. Но приходили они сюда не для того, чтобы посмотреть на картины, развешенные по стенам — кстати, живопись у него была не очень хорошая, — и не ради обильного стола. Приходили сюда ради встречи с любовницей Золотого Мальчика, дочерью «хозяина» Галиной Брежневой.
