— Ой, смотрите, товарищ начальник. А он умеет?
— Он же в прошлом году демобилизовался.
— Ну тогда… — Сева сунул мне в руку тяжелый пистолет.
На ощупь я понял, что это «ТТ».
— Только в крайнем случае, понял? — прошептал Скорин.
— Понял. — Я опустил пистолет в карман.
Мы прошли по коридору, который еле освещала тусклая лампочка. Мимо сундуков, тазов, висящих на стене, мимо велосипедной рамы, лежавшей почему-то на полу.
Игорь толкнул дверь, и сразу же трое оперативников ворвались в комнату.
— Сидеть, Кот! — рявкнул Сева.
— А я и так сижу, — спокойно ответил невидимый мне человек.
Когда я протиснулся в комнату и раздвинул широкие спины оперов, то увидел щуплого лысого человека, сидевшего за столом, на котором стояла бутылка водки и лежала крупно нарезанная колбаса.
Кот налил стакан, выпил, крякнул, закусил, надел пиджак и сказал:
— Теперь поехали. Только на сухую берешь, Игорь Дмитрич.
— А об этом мы на Петровке поговорим.
Вот и все. Обыденно и просто. Даже обидно. Только позже я понял, что именно эта милицейская бытовка и есть основа их тяжелой и неблагодарной службы. В машине я вытащил пистолет:
— Возьмите, Сева.
— Да ты его выкинь лучше, — захохотал Скорин, и вслед за ним заржали оперативники.
Я повернул «оружие» к свету и увидел, что это просто отлично сделанная копия пистолета «ТТ». И понял, что мое сидение несколько часов в ожидании операции, и свидание с девушкой, и пистолет были обыкновенным розыгрышем доверчивого журналиста.
* * *
Так уж случилось, что именно люди, с которыми я познакомился в МУРе и подружился, помогли мне найти и главную тему в моей работе. Я писал о них очерки, потом романы и повести. Делал киносценарии. Что у меня получилось — судить не мне.
Но почему-то мне кажется сегодня, что я словно отдавал им неоплатный долг за тот кусок пайкового хлеба далекого 41-го года.
Бриллиантовый дым
Сознаюсь сразу: заголовок этот мною добросовестно похищен. Давно, когда в ходу были кожаные рубли и деревянные полтинники, как любил говорить знаменитый московский вор и мой сосед по лестничной клетке Витя Золотой, я приехал на каникулы к дяде в Ригу.
Шел 45-й год. По улицам ездили извозчики. Город еще не утратил свой европейский лоск и жил совсем по-иному, не очень понятно для мальчишки, приехавшего из Союза.
Дядька был чудовищно занят на работе. Вместе с Игорем Скориным они чистили город от бандитов и поэтому моей свободы не стесняли.
Однажды я забрался на чердак дома, где жил дядька, и нашел там подлинный клад: русские книги, изданные в Латвии до 40-го года.
Они были свалены кучей в дальнем углу чердака. Верхний слой подмок — осколки снарядов, а возможно, просто отсутствие хозяина повредили черепицу крыши и вода залила чердак.
Но все же я разыскал в этой куче с десяток малоформатных книжек, с обложек которых смотрели на меня декольтированные дамы, с кинжалов капала типографская кровь, таинственные красавцы во фраках целились из револьверов.
Несколько дней я запоем читал всю эту макулатуру, пропуская неинтересные мне любовные сцены и следя за действием.
Конечно, все эти книжки были дерьмовым лубком, на манер того, что выпускают многие издательства сегодня, но одна все-таки произвела на меня впечатление.
Называлась она «Бриллиантовый дым», и написал ее некто Борис Мерцалов.
Итак, Санкт-Петербург. Январь 1914-го. Вывески с буквой «ять». Бобровые воротники гвардейских офицеров. Шиншиллы красавиц. Электрический свет вечернего Невского. Гудящий от разгула ресторан «Медведь». Красавцы и красавицы. Бриллианты. Таинственные убийства и скоротечные романы. Потом революция. Гражданская война. Бегство на юг. Тифозные теплушки и нападения степных банд. Белые рыцари и кровавые чекисты. Бегство в Константинополь. Потом, естественно, Париж. Все эти красавцы и красавицы, гвардейские офицеры и бандиты, чекисты и белые контрразведчики на протяжении трехсот пятидесяти страниц охотились за драгоценными камнями.
В криминально-детективную канву романа вплеталась мистическая линия. Автор писал о том, что от бриллиантов исходит невидимый дым, который отравляет людей, превращает их в негодяев и убийц.
Сегодня, вспоминая много лет назад прочитанный детектив, я не могу не согласиться с теорией неведомого мне Бориса Мерцалова. От драгоценных камней исходит какая-то магическая сила, делающая людей корыстными и жестокими.
* * *
В нашем доме никогда не было украшений с дорогими камнями. Конечно, мама носила какие-то серьги и брошки, но бриллиантов не было.
Впервые бриллиант — чистый, без оправы — я увидел в доме своего товарища по классу Сережи Новоселова. Отец его считался на Москве одним из лучших художников-ювелиров. Именно художников. Он работал в каких-то особых мастерских, где делали штучные подарки для высоких зарубежных гостей и совпартэлиты.
Но, кроме того, он работал на дому, делал украшения для оперных див, знаменитых артистов и, конечно, вездесущих артельщиков.
Как-то вечером я зашел к Сереже, не помню, как это получилось, но он спросил меня:
— Ты бриллианты видел?
— Нет, — честно признался я.
— Хочешь посмотреть?
— Очень.
Сережа вышел и вернулся с отцом, Николаем Сергеевичем — высоким, веселым, очень располагающим к себе человеком.
— Читал «Три мушкетера»? — спросил он.
— Конечно.
— Помнишь алмаз королевы, который потом продал Д'Артаньян?
— Чтобы найти герцога Букингема.
— Правильно. Смотри.
Николай Сергеевич расстелил на столе кусочек черного бархата и положил на него желтоватый, плохо ограненный камень.
— Неужели это он? — разочарованно спросил я.
— Нет, это не он, просто похожий. А вот хорошо обработанный бриллиант.
На бархат лег кусочек стекла с острыми гранями. Я смотрел на них и никак не мог понять, в чем же красота и неведомая сила этих камней.
Впрочем, понять это я не могу и по сей день. Но тем не менее именно эти камни лежат в основе чудовищного количества самых кровавых преступлений.
Когда-то человек, выдвинувший хорошо известную идею, которая должна была овладеть массами, пообещал из золота делать унитазы, а драгоценные камни раздавать детям как игрушки. О золотых унитазах мне пока слышать не приходилось, а вот бриллиантами действительно тешились дети. Только давайте задумаемся: чьи?
В 1967 году мой товарищ, генерал милиции Эрик Абрамов, рассказал мне интересную историю. Рассказал и взял с меня слово, что, пока он жив, я не использую ее в своей писательской работе.
