Ах, московский Бродвей! Элегантный, денежный, праздничный, он звал к себе людей. И они шли. Многие, вырвавшись из коммуналок, выходили на эту улицу-реку. Словно стремительные корабли, проносились по ней ЗИС-110 с правительственными кукушками на радиаторе.
Но были минуты, когда эта река-улица словно замирала. И все расступались, освобождая дорогу одному человеку.
Этот человек…
Он часто ходил пешком по «Броду». Высокий, интересный, чуть сутуловатый. Я хорошо помню его в серой пижонистой кепке из букле, какие умели шить только в Столешниковом, и американском плаще цвета маренго.
Он шел не спеша, разглядывая толпу, улыбаясь приветливо кивал завсегдатаям «Брода». И от кивка и улыбки этого человека пробирал холодок.
Сам Абакумов, сам Виктор Семенович, генерал-полковник, могущественный министр самого главного ведомства страны сталинской империи, совершал свой вечерний моцион. Он шел спокойно, без охраны. Шел мужественно, ничего не боясь: ни «кровавой клики Тито — Ранковича», ни многочисленных террористов, ни крутых заговорщиков.
Шеф МГБ не боялся, поскольку точно знал, что их выдумали его сценаристы — специальная группа, которая, словно увлекательные романы, создавала сюжеты заговоров. Многие из них с интересом «читал» Великий вождь, и не просто «читал», но, когда считал нужным, пускал их в ход, а некоторые, как заговор маршала Жукова и присвоение никем не виденной короны из Норвегии (кстати, до сего времени хранящейся в королевском дворце в Осло), до поры до времени ложились на полку, чтобы возникнуть в свой час.
Поэтому Абакумов и не страшился ходить вечером по улице с одним адъютантом, семенящим сзади.
Нет, забыл я. На улице-то Горького так же, как и на Арбате, через каждые пятьдесят метров «в зоне визуального контакта» стояли одинаково одетые люди. Они осуществляли охрану правительственной трассы.
Прогулки Абакумова закончились в июле 1951 года.
Он был арестован и вскоре расстрелян.
* * *
Один из старых контрразведчиков рассказал мне, что кличка у Абакумова в «конторе» была «Витька Фокстротист».
Что делать, любил министр танцы и посещал модный тогда дансинг ресторана «Спорт» на Ленинградском шоссе, дом № 8. Ходил он туда, конечно, в штатском и инкогнито. Мужик он был интересный, хорошо одетый, поэтому местные барышни охотно с ним танцевали.
Незыблемым авторитетом в этом дансинге слыл приблатненный тридцатилетний господин по имени Алик. Вот с ним-то и произошел у Виктора Семеновича конфликт. Дело кончилось тем, что Алика с его компанией обработали приехавшие через час ребята из МГБ. Поучили в туалете как следует, но не забрали — оставили на свободе работать на лекарства.
А «Спорт» после этого быстро закрыли, и министр начал ездить танцевать в «Шестигранник».
Любил поплясать генерал Абакумов, потому что, в сущности, был совсем молодым человеком. Родился он в 1908 году, в рабочей семье, окончил начальную школу и, получив столь фундаментальное образование, пошел работать грузчиком на склад Центросоюза.
Парень здоровый, работал хорошо, поэтому в 1930 году вступил в ряды ВКП(б). В 1932 году партийная организация рекомендовала его на службу в НКВД, вначале спецкурьером, потом он стал младшим оперуполномоченным. В 1939 году с должности оперуполномоченного СПО (секретный политический отдел) был назначен начальником Ростовского УНКВД.
Кто же помог ему навинтить на петлицы ромбы старшего начсостава? Правая рука Берия, комиссар госбезопасности третьего ранга Богдан Захарович Кобулов, начальник СПО. Через год он же помог Абакумову стать замнаркома НКГБ.
В том же году Виктор Семенович становится начальником Управления особых отделов РККА, которое потом переименуют в ГУКР Смерш, и, по распоряжению Сталина, одновременно замнаркома обороны.
На новом посту Абакумов почувствовал себя вполне независимым и отдалился от Лаврентия Павловича.
Сразу после войны Абакумов стал наркомом государственной безопасности, а его предшественник Меркулов возглавил Госконтроль. Вот тогда и произошел у него конфликт с Берия. Абакумов отказался подписать приемо-сдаточный акт, и Лаврентий Павлович материл его прямо в кремлевских коридорах.
Об этом мне рассказывал бывший начальник ФПУ КГБ.
Я не буду пересказывать успехи в оперативно-чекистской деятельности генерал-полковника: об этом написано много и повторяться неинтересно.
Арестовали Абакумова после письма Сталину рядового следователя подполковника Михаила Рюмина. Он написал этот донос, спасая себя от гнева всесильного министра, недовольного его работой.
Безусловно, не это послужило причиной опалы Абакумова. Влияние на МГБ было необходимо двум политическим партнерам — Лаврентию Берия и Георгию Маленкову.
Так бывший министр госбезопасности, генерал, превратился в заключенного № 15 в семьдесят седьмой камере Бутырской тюрьмы.
Днем и ночью с него не снимали наручники, а после перевода в Лефортово заковали в кандалы. Его избивали на допросах, не давали спать. На своей шкуре бывший главный чекист страны испытал, что такое «особые условия допроса».
Но, как ни старался ставший замминистра МГБ полковник Рюмин и его подчиненные, Абакумов виновным себя не признал и никого по делу не притянул.
Он просидел под следствием три года. В декабре 1954 года в Доме офицеров Ленинградского военного округа, где в 50-м году приговорили к высшей мере социальной защиты Кузнецова, Попкова, Воскресенского и всех, кто проходил по знаменитому «ленинградскому делу», состоялся суд над теми, кто придумал сценарий несуществующего заговора против Великого вождя.
Пять бывших руководителей специальной следственной части во главе с Абакумовым предстали перед судом.
Но и там Абакумов не признал себя виновным, заявив, что обвинения — это провокация, сфабрикованная Берия и Кобуловым.
Девятнадцатого декабря 1954 года в 12 часов 15 минут Абакумов был расстрелян во внутренней тюрьме КГБ. При этом присутствовал генеральный прокурор СССР Роман Руденко.
* * *
…Мы шли вниз по Горького, на углу здания Совмина поворачивали обратно и медленно двигались к площади Пушкина. Там — новый разворот и снова — к Совмину. Сейчас этот променад, возможно, многим покажется странным, но в те годы он имел глубокий смысл. В процессе движения люди знакомились с новыми западными модами, законодателями их на Бродвее считались артисты Большого театра, операторы ЦСДФ и спортсмены. Это была когорта выездных, и тряпки они привозили из своих заграничных вояжей.
Днем и вечером здесь гуляли знаменитости: Борис Ливанов и Павел Массальский, невероятно популярные в те годы драматурги братья Тур, короли футбола Всеволод Бобров и Константин Бесков.
Я очень хорошо помню, как впервые увидел на Бродвее Константина Симонова.
По улице по-хозяйски шел красивый мужчина, одетый в светлый пиджак, на котором золотом переливались три медали лауреата Сталинской премии. В те годы носить их считалось особым шиком. Навстречу нам шла сама удача, воплотившаяся в образе знаменитого писателя.
