В начале своего рассказа я говорил о двух причинах. О криминальной я рассказал. Осталась вторая, главная — идеологическая.
* * *
В нашей газете «МК» есть милая рубрика «День рождения». В номере от 21 ноября среди фамилий всяких знаменитых людей я вдруг прочел: «Михаил Суслов (1902 г.), главный идеолог КПСС».
Не главным идеологом я назвал бы этого человека, а главным инквизитором. Мне довелось один раз увидеть его. Я шел к своему товарищу, он жил в знаменитом правительственном доме на улице Грановского. Но дойти до его подъезда я так и не успел. Внезапно появились крепкие ребята, загородившие мне дорогу.
Подъехали два ЗИЛа, из первого вышел сутулый человек, в сером костюме, с серым аскетическим лицом, и вошел в подъезд. Суслов в жизни совсем не был похож на свои парадные портреты, висевшие во всевозможных кабинетах. На самом деле, как мне показалось, это был больной, озлобленный человек.
Но именно он, оставаясь серым кардиналом при Никите Хрущеве и Леониде Брежневе, как мог, угнетал нашу литературу и искусство. Главные редакторы газет и журналов произносили его фамилию с дрожью в голосе: в любую минуту он мог любого из них отправить, как писали Илья Ильф и Евгений Петров, «на культработу среди ломовых извозчиков в город Кологрив». Он был злопамятен и беспощаден, и аппарат его идеологических служб подбирался именно по этому принципу.
В 1931 году, при Сталине, он пришел на работу в Центральную контрольную комиссию Рабоче-крестьянской инспекции, иначе говоря, еще в один аппарат подавления инакомыслия. Его по сей день недобрым словом вспоминают в Литве, где в 1944 году он был председателем Бюро ЦК ВКП(б) по Литве: если переводить на немецкий, то гауляйтером. Именно ему доверила партия защиту коммунистической идеологии от проникновения на нашу территорию тлетворного западного влияния.
Суслов был не просто стратегом — он был творцом идеологической охраны.
Кроме государственной цензуры, существовала еще одна — ведомственная. Свирепствовала она и после смерти своего создателя. Мне самому неоднократно приходилось с ней сталкиваться по самым неожиданным вопросам.
Дело в том, что существовала особая категория советских людей — тех, у кого был, видимо, стойкий иммунитет к любой идеологической заразе. Их было немного. У себя на дачах они смотрели любые враждебные нам фильмы, читали книги, которые для них специально переводили. Изучали тем самым подрывную методику наших империалистических врагов. Люди эти были руководителями разных, но достаточно высоких уровней.
Существовала еще одна возможность увидеть хороший западный фильм — спецпросмотры. Обычно их устраивали в Госкино СССР, и могли туда попасть только избранные.
Фильм шел с синхронным переводом. Было несколько переводчиков, и среди них мой друг Леонид Володарский. Ему разрешалось приглашать одного человека.
Как-то Леня пригласил меня. Я пришел и, к своему крайнему изумлению, увидел, что кинематографистов там совсем немного. Зато я встретил несколько знакомых директоров магазинов, модных портных, известных московских львиц.
Это насмешило меня. Будучи председателем Совета по приключенческому фильму Союза кинематографистов, я ежегодно в Доме творчества «Репино» проводил семинары. Для участников семинара Госкино милостиво выделяло пять-шесть западных фильмов. Но, чтобы получить их, надо было пройти ряд специальных процедур. Занимался этим спецотдел Госкино СССР. От нас требовали список участников семинара, маленькие справки о профессии участников: сценарист, режиссер или актер. Потом из списков вычеркивалось несколько фамилий, и нам предписывалось не допускать их до просмотра, в противном случае мы, устроители, понесем некую ответственность.
Конечно, фильмы смотрели все участники семинара и специально приезжавшие наши кинематографические коллеги.
В перехвате телефонных разговоров директора Елисеевского магазина Соколова есть один смешной разговор. Хочу оговориться, что в те времена дружба с директором магазина была весьма выгодной и престижной. Неведомый деятель культуры приглашает Соколова на демонстрацию американского фильма в Дом кино.
— Спасибо, — небрежно отвечает Соколов, — я его видел. Я все смотрю на закрытых просмотрах в Госкино.
* * *
Но вернемся к авантюрной видеожизни тех замечательных лет. По сей день многие незнакомые люди узнают Леню Володарского по голосу. Он был у него весьма специфический, и его нельзя было перепутать ни с одним видеопереводчиком.
Жизнь его делилась на две равные части. Официально он переводил художественную прозу, неофициально — видеофильмы. Однажды он принес мне в «Подвиг» прекрасный перевод романа Джо Эстерхаса «Ф.И.С.Т.» — замечательную историю о становлении профсоюзов в Америке.
Нашему изданию она по своей специфике не подходила, но журнал «Советские профсоюзы» всегда просил меня подкинуть какой-нибудь перевод на их тему. Я отправил Леню в редакцию рупора школы коммунизма.
Роман понравился, его заслали в набор, а потом мне позвонил мой товарищ, через чей отдел шла эта сага об американских профсоюзах, и грустно сказал, что роман, видимо, не пойдет.
— Почему? — удивился я.
— Ты понимаешь, старик, мы отправили его наверх, а там сказали, что в Америке вышел по нему фильм.
— Ну и что?
— Понимаешь, в фильме этом играет Сильвестр Сталлоне.
— А он какое отношение имеет к публикации?
— Он играл Рэмбо.
Фильм этот, видимо, кроме директора Елисеевского гастронома, никто из простых смертных не видел, но те, кто надо, его посмотрели.
Я позвонил ребятам из Международного отдела ЦК КПСС, которые помогали мне проталкивать западных авторов в моем издании, и они решили вопрос с публикацией.
Я рассказал это как пример бдительности сусловских стражников.
Однажды ко мне приехал Леня Володарский и привез кассету.
— Хочу показать всем «Парк Горького».
— Спасибо.
— Только я буду вам переводить.
Когда мы посмотрели эту знаменитую ленту, которую чудовищно громили во всех наших газетах, я спросил Леню:
— А почему вы не записали на кассету свой перевод?
— Да вы что, посадят!
В ту пору в газетах начали появляться статьи, одну из них я запомнил по звучному названию: «Видеодиверсант». Некий человек показывал того самого «Рэмбо» и «Псы войны», за это и загремел валить древесину аж на целых четыре года.
Но видеомагнитофонов в Москве появлялось все больше и больше. Они перестали быть немыслимой роскошью, цены на них резко упали, более того: начался выпуск советской техники. Поэтому особенно внимательно начали искоренять идеологическую заразу.
В Москве пошли громкие процессы над людьми, которые подпольно тиражировали ходовые фильмы.
Изъятые кассеты отправляли на специальную экспертную комиссию. Состав ее был обычным: пара партийных дам, заслуженные педагоги, представители милиции и искусствоведы в штатском. Они должны были как представители общественности определять степень порнографии и меру жестокости.
