— Так то раньше. В другой жизни, дорогой Михаил Кириллович.
Громов налил себе опять, осмотрел стол в поисках закуски приятной. А что смотреть-то. Любую бери. Что хочешь. Сплошная Красная книга продуктовая.
— В другой, говоришь, — Мусатов усмехнулся, — в другой. Ты запомни, Громов. Нет у нас другой жизни, она для нас такая же, как и была.
— Ой ли, — засмеялся Громов и выпил.
— Ты, Борис, никак демократом стал?
— Господь с вами, Михаил Кириллович, — засмеялся Громов. — Я как был, так и остался верным ленинцем.
— Тогда слушай меня. Когда в восемьдесят третьем Андропов вас шерстить стал, кто тебя в Академию МВД пристроил?
— Вы.
— А кто тебе помог диссертацию слепить да защитить ее?
— Ну зачем вы это спрашиваете, Михаил Кириллович?
— А кто тебя в народный контроль перевел?
— Ну вы, вы!
— Ты голос-то попридержи. Закусывай лучше. Когда Горбачев народный контроль разогнал, кто тебя в прокуратуру Союза определил? Молчишь. Ответить тебе нечего.
— Да и я вам за это отслужил. Помните, как я изъял документы у Кафтанова?
— Это какие же?
— А вы, Михаил Кириллович, целку из себя не стройте. Не надо. Если бы те документы в ход пошли, вы бы на этой даче не сидели.
— Небось фотокопии снял? — зло спросил Мусатов.
— Зачем же так, — криво усмехнулся Громов, — я же не урка Желтухин, который на вас давил. Да помню я все. И благодарен. И за погоны эти, и за значок. — Он ткнул пальцем во флажок с надписью: «Народный депутат СССР».
— Значит, помнишь? А про квартиру новую помнишь? А про дачу? А про то, что твой сынок на «тойоте» ездит, а жена на «москвиче» новом?
Громов зло засопел.
— А что сынок твой из Штатов не вылезает и оклад имеет тысячу, помнишь?
— Да…
— Погоди, а то, что твоя Мила экспертом в «Антике» и платят ей валютой часть зарплаты? Это как, народный депутат?
— Михаил Кириллович, да что же это за разборка-то? Чем провинился я перед вами?
— Слушай меня. — Мусатов снова плеснул себе джину. — Дружки твои бывшие под «Антик» копают.
— Так я уже запрос депутатский послал.
— А они на него положили, на твой запрос. Ты знаешь, что за деньги вложены в эту фирму?
— Неужели…
— Именно. Я не просто там консультант — я хранитель денег тех. Меня туда Старая площадь послала.
— Так Кафтанов.
— С ним вопрос решим. На повышение пойдет, в сторону. А Корнеев?
— С ним-то проще.
— Проще, да не очень. Вы его уже один раз в тюрьму засадили. Нет, здесь тоже нужно по-другому.
— Так что вам нужно, Михаил Кириллович?
— Мне, — Мусатов засмеялся, — мне ничего. У меня есть все. Все! Нам нужно.
— Кому это?
— А ты не понимаешь? Ишь, школьник, пионер нашелся. Ленинец. Ты думаешь, это вы, депутаты народные, здесь правите? Или демократические говоруны? Нет, Боря. Мы правим. Сначала мы шута Брежнева держали. Хлопали ему, звезды вешали, книги издавали. Потом Андропова, полупокойника, поставили, потом Черненко.
— Так сейчас Горбачев.
— А власть у твоего Горбачева есть? То-то. Нет ее и не будет. У нас власть. Ну посадили Чурбанова, а рашидовское дело прикрыли. Всех в партии восстановили. А Алиев? А Гришин? Понял наконец? Мы по-прежнему решаем вопросы. А придет день — и съезд ваш разгоним, и президента сменим.
— Что я должен сделать?
— Какая-то сволочь застрелила вице-президента «Антика» Мауэра.
— А вы не знаете кто?
— Вот честно говорю, не знаю, он нам очень полезным был. Безвредный совсем человек.
— Мои-то действия, как я понимаю, у Петровки это дело забрать, а потом? — Громов снова выпил.
— Вот узнаю Бориса Громова. На. — Мусатов вынул из кармана футляр.
— Что это?
— Да хотел тебе на день рождения преподнести, да ты уехал.
Громов раскрыл футляр.
Дорогая золотая «омега» лежала на темном бархате.
— Михаил Кириллович.
— Бери, бери. Сын прислал. Да куда мне-то. Я вон еще с заводом ношу. Привык.
Громов поглядел, засмеялся:
— К таким не грех привыкнуть.
— Ты понял, Борис, что делать надо?
— Конечно.
— Ну, давай разгонную.
Громов уехал, а Мусатов поднялся к себе в кабинет.
На столе стояли два телефона. Один обычный, второй с гербом Советского Союза.
Мусатов поднял трубку обычного. Набрал номер.
— Немедленно ко мне, — скомандовал он сухо и положил трубку.
Лузгин примчался на дачу через сорок минут.
Мусатов ждал его на террасе.
На этот раз он был одет в строгий официальный костюм.
— Разрешите, Михаил Кириллович?
Лузгин поднялся на террасу.
Мусатов сидел в кресле. Он даже не предложил Лузгину сесть.
— Слушай меня, Лузгин. Я знать не знаю, что у тебя там за уголовное дело. Ты понимаешь, на чьи ты деньги живешь?
Лузгин молча кивнул.
— Мы тебя сделали президентом. Но мы тебя и выгнать можем, и в остроге сгноить.
— За что?
— За дела твои мерзкие.
— Бог с вами, Михаил Кириллович. — Лузгин прижал руки к груди. — Я же весь открыт. Весь как на ладони.
— На ладони… Смотря у кого. Ты меня, Лузгин, понял? А теперь иди.
Лузгин был уже на ступеньках, когда Мусатов крикнул:
— Просьбу мою помнишь?
Лузгин взбежал на террасу.
— Так точно, Михаил Кириллович. Нашел человека, с которым сведут вашего сына.
— Человек-то солидный?
— Крупный фирмач.
— Сначала давай о нем справки наведем. Ну, езжай и помни.
От Архангельского до дачи Филина на машине полчаса. Лузгин ехал не торопясь. Он думал о разговоре с Мусатовым. Нехороший был разговор. Ох нехороший.
А они опять вместе ужинали, Филин и Рома Гольдин.
На этот раз насухую, без вина и девок.
Лузгин застал их пьющими чай. Прямо некая дачная идиллия.
Самовар на столе. Сахар колотый. Пряники. Варенье. Сушки.
— Ну вот. — Филин с хрустом раскусил сушку. — Все в сборе. Значит, давайте начнем, подельники.
