Они поднялись по лестнице и вошли в открытую дверь квартиры. Вадим услышал ленивый баритон Малюкова:
— Значит, Стрельцов, пиши. Я, старший следователь по особо важным делам Мосгорпрокуратуры, советник юстиции первого класса Малюков, 20 августа 1983 года в 19 часов 30 минут произвел обыск в квартире гражданина Алимова Б.В. по адресу: Армянский переулок, дом 6, квартира 17 в присутствии понятых гражданина Фолизина Г.М. и Егорова В. К., проживающих по тому же адресу в квартирах 16 и 15. Обыск произведен на основании постановления Мосгорпрокуратуры за номером 436. Записал, Стрельцов?
— Так точно.
— Я на кухню пойду, напьюсь, — сказал Вадим.
Он вышел на кухню и сел, вспомнив, что не имеет права трогать ни кран, ни чашки.
А из комнаты деловито звучал голос Малюкова:
— Обыск начат в 19:35, при электрическом освещении…
— Выпейте воды, я из магазина принес. — Саша Крылов протянул Вадиму бутылку боржоми.
И Вадим пил этот необыкновенно вкусный напиток. Пил жадно, чувствуя, как силы постепенно возвращаются к нему. Потом на кухню вошли Кафтанов и Малюков.
— Хорош? — спросил Кафтанов.
— Герой. Прямо полицейский комиссар в исполнении Лино Вентуры.
— Олег, — Вадим оглядел форменную красоту Малюкова, — твоя ирония больно ранит мое героическое прошлое. Нашли чего-нибудь?
— Чепуху, — весело ответил Кафтанов. — Пустяки всякие. Камин французской работы, кресты, иконы, несколько картин, пистолет ТТ и одиннадцать тысяч денег.
— Какой камин? — вскочил Вадим. — Мой?
— Твой, — спокойно сказал Малюков, — только его сначала на Петровку отвезут, а потом к тебе домой. Ты иди в комнату, мы будем кухню осматривать. Смотрите, Андрей Петрович, — обратился он к Кафтанову, — до чего у вас волевой подполковник Орлов.
— Воля, милый мой Олежек, — это прежде всего инструмент насилия над самим собой.
Вадим встал и вышел из кухни.
Камин стоял посередине комнаты. Желтый свет лампы под матерчатым абажуром, таким модным в предвоенные годы, абажуром, считавшимся когда-то символом незыблемости семейного очага, скупо освещал фарфоровых дам в кринолинах и грациозных кавалеров в кургузых камзолах.
— Красиво, Вадим Николаевич, — сказал за спиной Крылов.
— Красиво.
— На такую красоту эта сволочь руку поднимает.
Вадим не ответил, продолжая смотреть на камин. Вернее, на облицовку камина, то, что должно было закрыть камень. Когда веселое, жаркое пламя начинало плясать на смолисто пахнущих дровах, отблески его падали на эти фигурки, и они оживали в огромном темном зале сухотинского особняка. Сколько видели эти дамы и кавалеры! Перед их фарфоровыми глазами прошли прекрасные женщины тех лет, великие литераторы, гении русской музыки, высокие сановники почти полутора эпох. Все они ушли, память о многих даже не сохранилась, а фигурки живут по сей день и радуют людей. Кто же это сказал, что жизнь человеческая миг, а искусство вечно?
Надо позвонить сестре и спросить. Господи, о чем он только думает. Видимо, все-таки здорово долбанулся головой.
— Итак, искусство вечно, — вслух сказал Вадим.
— Какое точное замечание, — иронически отметил вошедший в комнату Малюков. — Андрей Петрович, Орлов после своего героического падения начал говорить необычайно афористично.
— Давайте простим ему это отклонение, — сказал Кафтанов, — он отоспится и вновь станет излагать мысли в свойственной ему манере. Не забывайте, что в его нравственном становлении сыграла некую роль его сестра, хозяйка интеллектуального салона.
Малюков внимательно посмотрел на Кафтанова. Лицо генерала оставалось служебно-непроницаемым.
— Итак, — продолжал Малюков, — обыск закончен в 22:35. Кое-чего по мелочи нашли, пора и по домам.
— Распорядись, Вадим Николаевич, — сказал Кафтанов, — пусть изъятое доставят в департамент и насчет засады. Вас довезти, товарищ советник? Несмотря на ваш высокий чин, машины вам, как и прежде, не предоставляют.
— Увы. — Малюков развел руками.
— До завтра, Вадим, — Кафтанов протянул руку Орлову, — ты, как всегда, молодец. Только прошу тебя, не забывай, что тебе не тридцать, а…
Вадим усмехнулся.
Он раздал все необходимые приказания. Четко оговорил задание остающимся в засаде офицерам и спустился во двор.
У подъезда стояли серые «жигули»-фургон. Марина, прислонясь спиной к дверце, курила.
— Марина, вы.
— Я подумала, что вдруг понадоблюсь вам.
— Мне так неловко, я втравил вас в эту историю.
— Вам больно? — Она провела ладонью по щеке Вадима.
И он внезапно прижался к этой ладони, мягкой, пахнущей бензином, табаком и неуловимой прелестью горьковатых духов.
— Давайте я отвезу вас, — сказала она.
— У меня машина.
— Лучше я. Только за руль я вас не пущу.
— Спасибо.
В салоне машины пахло теми же горьковатыми духами. Вадим откинулся на сиденье, и ему внезапно захотелось курить. И он вспомнил, что не курил весь вечер.
Они въехали в Столешников, полутемный и поэтому особенно красивый.
— Это мой дом, — сказал Вадим, — пойдемте попьем кофе.
— К вам? — удивленно спросила Марина.
— Конечно, ко мне.
— А как воспримет ваша жена столь поздний визит незнакомой дамы?
— А у меня нет жены. У меня есть сосед Валера Смагин, дивный парень, киносценарист.
Марина повернулась к Вадиму и посмотрела на него долго и внимательно. Потом открыла дверь и сказала:
— Что ж, пойдем знакомиться с соседом-киносценаристом.
Поднимаясь по лестнице, Вадим мучительно пытался вспомнить, все ли в его комнате в порядке, но было поздно, они уже подошли к двери.
— Прошу. — Он посторонился, пропуская Марину.
Валерка был занят любимым делом: он сидел в кресле под телефоном, висящим на стене, поставив на маленьком столике пепельницу из снарядной гильзы. Рядом лежала пачка сигарет и зажигалка.
— Да, дорогая, конечно, он был не прав… — басил Валера в трубку.
Увидев Марину, он ошалело замолчал, потом проговорил скороговоркой:
— Ниночка, приехал мой режиссер из Ташкента, я позвоню позже.
Он бросил трубку на рычаг и вскочил.
— Орлов, что у тебя с головой и где ты взял это чудо?
— На улице, — ответила Марина, — все произошло на улице.
— Минутку. — Смагин скрылся за дверью своей комнаты.
— Входите, Марина. — Орлов пропустил ее вперед и зажег свет. Слава богу, в комнате все было в порядке.
