Хороший стол, веселые люди вокруг, человек, которого Корнеев знал пятнадцать лет. Но вдруг Игорю все стало подозрительно: и марочный коньяк, и богатая закуска, и пьяный Комаров.
Игорь не пил, а Комаров и не обращал внимания на это, ему словно надо было выговориться, словно оправдаться в чем-то перед Игорем.
Потом к их столу подсел какой-то роскошно одетый грузин, который все время лез обниматься и говорил о дружбе.
Комаров исчез, словно растворился в дымном ресторанном воздухе. Игорю надоел грузин, его разговоры о дружбе и благодарности, он покинул зал.
Действительно странный день. Тревожное чувство не оставляло Игоря и пока он поднимался на лифте.
Свет на площадке, как всегда, не горел, и Корнеев решил сам сменить лампочку, прямо сейчас же.
Он открыл дверь квартиры и увидел Клавдию Степановну, стоящую на пороге комнаты.
— Ну слава богу, явился. — Она вышла в коридор. — А то тебя человек заждался.
— Какой человек?
— Да грузин, говорил, твой друг.
— А что же он мне на работу не позвонил?
— Звонил он тебе часов в восемь, а тебя не было. Есть будешь?
— Пока нет, — ответил машинально Корнеев, и внезапно исчезло чувство тревоги, переполнявшее его. Сразу, начисто. Он точно помнил, что с семнадцати до двадцати одного никуда не выходил из кабинета. Даже если бы захотел выйти, то не смог бы, потому что сидел перед ним на стуле арестованный Тохадзе.
— Он, — продолжала соседка, — больно убивался, что тебя дома нет. Посылку тебе привез.
— Какую посылку?
— Да в сумке она у него была, в черной.
— А где посылка?
— Ну он попросился, я ему твою комнату открыла, он вошел и вышел быстро. Спасибо, мол, мамаша, и ушел.
— Клавдия Степановна, он с сумкой ушел?
— С пустой.
— Точно?
— Ну а как же?
Игорь толкнул дверь и вошел в свою комнату. Значит, здесь был человек и что-то спрятал. Что же? И вновь чувство тревоги забилось, запульсировало в нем. Корнеев подошел к телефону и набрал номер.
— Дежурный по городу подполковник Зайцев.
— Владимир Павлович, Корнеев беспокоит.
— Привет, Игорь, что у тебя?
— Сегодня между девятнадцатью и двадцатью часами мою квартиру посетил неизвестный человек и оставил в комнате какой-то сверток.
— Да ты что, Игорь? — Корнеев почувствовал, как голос Зайцева зазвенел. — Да ты что?
— Владимир Павлович, я не шучу, примите сообщение и пришлите людей.
— Давай. — Голос дежурного стал привычно сух.
— Сегодня, по словам моей соседки Клавдии Степановны Проскуряковой, между девятнадцатью и двадцатью часами в моей квартире находился неизвестный человек, предположительно грузин, который оставил в моей комнате сверток. В связи с тем, что мною ведется оперативная разработка грабителя Нугзара Тохадзе, считаю, что визит неизвестного связан с этим делом.
— Высылаю группу. Жди. — Дежурный повесил трубку.
— В чем он был одет, Клавдия Степановна? — спросил Игорь.
— В костюме. Костюм голубой такой, с отливом стальным.
Она продолжала говорить что-то еще, но Игорь не слушал ее. Он сел на стул, закурил и еще раз подивился странному чувству опасности, возникшему в нем впервые.
Грузин в ресторане был одет точно в такой же костюм.
Потом приехала группа, появились понятые.
Из шкафа достали три бутылки марочного коньяка «Тбилиси», в диване между стенкой и подушкой лежали пачка денег, пятьсот рублей, и кинжал старинной работы с гравировкой: «Ты стал нашим братом, Игорь. Семья Тохадзе».
«Волга» Тохадзе въехала на улицу Островского. Рядом с Гурамом сидел Кривенцов, сзади еще двое.
Кривенцов первый увидел рафик городской опергруппы.
— Стой! — крикнул он. — Стой!
Тохадзе с удивлением посмотрел на него:
— Ты чего, Славик, дорогой?
— Все. Езжай отсюда.
— Куда?
— Куда хочешь, идиот. Опоздали мы.
Когда все уехали, Игорь сел писать рапорт на имя Кафтанова. Он писал об этом странном вечере, о звонке Комарова, о грузине, появившемся за столом, о человеке, подложившем взятку.
Ему хотелось рассказать о том, как его обидел Громов, и о стычке с Кривенцовым, и о том, что вообще последнее время творится в милиции.
Но вместо этого он писал сухие служебные фразы.
Закончив писать, он взглянул на часы. 1.30. Последний день сентября прошел.
Корнеев усмехнулся и поставил дату.
Кафтанов вошел в кабинет Громова и увидел Кривенцова, сидящего в самом конце длинного стола для заседаний. Кривенцов не встал. И поэтому Кафтанов, игнорируя его, поздоровался только с Громовым.
— Андрей Петрович, — сказал Громов, — я мужик прямой, поэтому ходить вокруг да около не буду. Твоего Корнеева во взятке обвиняют.
— Кто?
— Гурам Тохадзе. Якобы Корнеев заставил Тохадзе пригласить его в ресторан и выманил у него пятьсот рублей и ценные подарки. В заявлении говорится, что Тохадзе может показать, куда Корнеев спрятал деньги и ценности.
— Это ложь. Я знакомился с рапортом Корнеева. Я знаю его много лет…
— Эка куда хватил. Ну зачем же патетика, Андрей Петрович, зачем? С какой стати Тохадзе оговаривать Корнеева? Да и мало ли в наших рядах случайных людей? А потом, есть неопровержимые улики.
— Корнеев человек не случайный. Он предан делу. Дважды ранен, имеет награды. — настойчиво говорил Кафтанов.
— Мы с Кривенцовым тоже имеем, но не кричим об этом.
— А о ваших наградах вообще молчать надо.
— Что вы сказали?
— А то, что слышали.
— Опять, товарищ Кафтанов, вы начинаете говорить в недопустимом тоне. Я принял решение отстранить Корнеева до выяснения обстоятельств от дела Тохадзе. Этим займется подполковник Кривенцов. Он докончит все, передаст следователю.
— И получит новую награду за задержание особо опасного преступника. — прервал его Кафтанов.
— Не так уж и опасен Тохадзе, Андрей Петрович.
— Корнеев вообще отстранен от работы?
— Нет, только по делу Тохадзе. Я назначил служебное расследование. Оно все и решит.
— Я обжалую ваши действия.
Кафтанов встал и, не прощаясь, направился к двери.
Кафтанов прекрасно понимал, что Громов очень опасный враг. Этот сорокалетний полковник пользовался расположением первого замминистра МВД, самого молодого генерал-полковника. Кроме того, Громов дружил с Мусатовым, а это была фигура сильная, имеющая выход на первое лицо.
