Умом Кафтанов понимал, что бороться с Громовым невозможно, но, как известно, не всегда мы прислушиваемся к голосу разума. Тем более что разум этот стал угодливо трусливым. Он предлагал ему плюнуть на все, помириться с Громовым и ждать генеральских погон.
Всегда ли за долгую милицейскую службу он, Андрей Кафтанов, был принципиален и тверд? Нет, он не мог сказать этого. Служба состояла из мелких уступок. Особенно трудно стало последние десять лет. Телефонное право в стране обрело официальный статус и почти полностью подменило закон. Появился совершенно новый класс. Нравственные акценты сместились, и если раньше этих людей презрительно называли «жулье», то теперь они почтительно именовались деловыми людьми.
Новое время требовало от совести более крупных уступок. Более крупных, и Кафтанов шел на них. Уговаривал себя, что это временный тактический ход.
Но как ни старался, чем чаще он делал подобные тактические ходы, тем все более укреплялся внутренне. Душевное сопротивление росло, и компромиссы становились омерзительны и недопустимы.
Кафтанов потребовал к себе материалы по делу Тохадзе и до глубокой ночи изучал их.
Москва. Октябрь
В город пришло утро.
…Играл в теннис со Славой полковник Громов. Мяч стремительно менял положение. Громов играл уверенно и резко. В каждом его движении чувствовались сила, ловкость, полная жизненная гармония.
…Нугзар Тохадзе, небритый, голый по пояс, шагал по камере. Пять шагов туда, пять обратно. Дверь с «волчком» и «кормушкой», нары, окно, забранное решеткой.
Пять шагов туда, пять обратно.
…Гурам же Тохадзе в это время вкусно завтракал в номере гостиницы. Жил он в люксе. Из окна далеко видно московское утро. Гурам пил шампанское и ел творожники со сметаной.
Игорь Корнеев шел на работу. Он не торопился. Ему не хотелось идти в управление. Игорь постоял у метро «Новокузнецкая», покурил. Прочитал какую-то газету в витрине и направился к трамваю.
Вот подошел красный, еще влажно блестящий вагон.
А Игорь курил. Так он стоял, пропуская один трамвай за другим.
Женя Звонков собирался на службу. Он принадлежал к той категории холостяков, у которых в квартире идеальный порядок. Все вещи занимают раз и навсегда отведенное им место. Женя осмотрел комнату, задернул на окнах шторы, запер дверь.
Корнеев сидел в приемной, глядел на красящую губы секретаршу.
Увидев его взгляд, она смутилась, положила на стол помаду и зеркальце, посмотрела на Корнеева.
— Игорь, ты был женат? — спросила она серьезно.
— Да, милая Анна Сергеевна. А почему вас это интересует?
— Во-первых, ты так наблюдал за мной, словно видел это впервые, во-вторых, тебя надо женить.
Вспыхнула лампочка, загудел зуммер селектора. Секретарша мгновенно нажала кнопку.
— Да, Андрей Петрович.
— Корнеев здесь?
— Ждет.
— Пригласите.
Кафтанов сидел не за столом, а на стуле у окна. Это удивило Игоря, и он с недоумением посмотрел на начальника.
— Садись. — Кафтанов махнул рукой в сторону дивана. — Садись и рассказывай все по порядку.
— О чем, товарищ полковник?
— А о своих делах с Тохадзе, товарищ майор. Меня вчера Громов лицом по стенке возил из-за твоего гостя.
— Я написал рапорт. Есть рапорт помощника дежурного и милиционера. Что я могу еще добавить?
— Скажи, Игорь, как они узнали твой адрес?
— Не знаю.
— Ты уверен, что в ресторане с тобой сидел брат Тохадзе?
— Нет.
— Меня вызвал Громов и приказал отстранить тебя от разработки Нугзара Тохадзе.
— Он передал ее Кривенцову?
— Да. Откуда ты знаешь?
— Догадаться нетрудно. Такие, как Кривенцов, прикрываясь магическим словом «сроки», смогут оправдать убийцу, чтобы не испортить раскрываемости. Мы разве завод, как можно нам планировать процент раскрытия преступлений?
— Что ты несешь, Игорь…
— А то, товарищ полковник, о чем мы говорим постоянно.
— Ты.
— Я понимаю, — Игорь перебил Кафтанова, — я все понимаю, вам не положено вести такие разговоры с подчиненными, но знайте, Андрей Петрович: придет время, изменится многое. А я верю, что изменится, иначе работать не стоит. И спросят с нас: как же вы могли допустить, чтобы кучка деляг творила беззаконие?
Кафтанов помолчал, потом сказал тихо:
— Значит, ты не хочешь, а я хочу?
— Я этого не говорил, Андрей Петрович.
— Слава богу. Завтра поедешь к Филину.
— Так меня.
— Ты не понял?
— Понял.
— Поезжай и покрути его. Вдруг мудрая уголовная птица скажет нам что-то. Даст понять, кто стоит за делом Тохадзе. Бери мою машину — и в Можайск, с колонией я уже договорился.
Как всякий нормальный человек, Игорь не любил бывать в тюрьмах и колониях. Когда он входил в дверь вахты, то почему-то вспоминал старую пословицу: «От сумы и от тюрьмы не зарекайся».
И сегодня он ее вспомнил, вернее, услышал подловато-трусливый тенорок. Некий внутренний голос, повторивший ее.
Прапорщик-контролер сверил удостоверение Игоря с заявкой.
— Оружие есть?
— Нет.
— Проходите.
Беззвучно отворилась дверь. Как во сне. Ни скрипа, ни щелчков.
Вот и зона. Обычный военный городок. В центре красивые клумбы звездой, пять лучей-дорожек, посыпанных желтым песком, разбегались по двору.
Здесь штаб ИТУ. Здесь начальство.
Все остальное за вторым забором. Там жилая зона, культурная зона, рабочая зона.
Игоря ждали. У клумбы-звезды стоял начальник оперчасти майор Галкин.
Игорь знал его. Два года назад из Можайского ИТУ бежал Сенькин, известный штопорила по кличке Мотыль. Игорь с ребятами заловили его в Банковском переулке, в подвале винного магазина. Допрашивали Сенькина они вместе с тогда еще капитаном Галкиным.
— Привет. — Галкин протянул руку. — Кафтанов звонил. Вообще у нас полагается беседовать в специальной комнате, но для тебя сделаю исключение.
— Филин что, на общих работах?
— Обижаешь. Руководитель ведомственной самодеятельности. Пойдем, я тебя провожу.
И снова предзонник. Вахта. Бесшумная дверь. Цепкие глаза прапорщика.
У двухэтажного здания с надписью «Клуб» они остановились.
— Иди, — сказал Галкин, — мешать не буду.
При входе в клуб висела доска передовиков. Открывал ее портрет Черкасова-Филина. Игоря поразило, что все передовики были подстрижены наголо. Один Черкасов сохранил короткую, но прическу.