Борис Логунов шел по длинному коридору гостиницы «Россия». Двери, двери, двери. Цифры, цифры, цифры. Поворот. И сразу нужные цифры 8-0127. Борис постучал.
— Да, — раздалось за дверью.
Логунов вошел в прихожую. Номер был люкс.
— Входи, дорогая, входи.
Борис толкнул еще одну дверь.
Гостиная, обставленная с чуть потертым гостиничным шиком. Несмотря на раннее время, стол накрыт словно для банкета.
Переливались на солнце бутылки. Дефицитные закуски громоздились на тарелках.
И сам Тохадзе был не утренним. Для вечера он оделся. Для приема. Тугой воротник голубой рубашки обхватил шею, галстук переливался полосками, а синий костюм отдавал шелковым блеском.
Ослепительно сияли черные ботинки и золотозубая улыбка Гурама Тохадзе. Улыбка была предназначена явно не для Логунова, как и цветы, которые Гурам держал в руках.
— Здравствуйте, Тохадзе, — безлико сказал Логунов, — как я понимаю, вы меня не ждали.
Гурам, прищурившись, поглядел на Логунова. Коротко так. Стремительно.
И Логунов по его лицу понял, что догадался он, кто пришел к нему.
Битый был парень Гурам Тохадзе. Тертый.
— Здравствуйте, начальник, хорошему человеку всегда рад.
— А почему «начальник»?
— А у вас в столице все начальники. Это мы — просители, дорогой. К столу прошу.
— Это потом. Я из МУРа. — Логунов достал удостоверение.
И опять мазнул по нему взглядом Гурам.
— Зачем обижаешь, дорогой? Тохадзе человеку на слово верит. Садись.
Логунов сел. Огляделся.
— Гражданин Тохадзе, у меня к вам один вопрос: как вы попали в квартиру майора Корнеева?
— Плохой человек твой майор. Плохой. Прислал мне телеграмму о брате. Я в самолет и в Москву. Позвонил ему.
— Откуда телефон узнали?
— На Петровке дали, в справочной.
— Вы говорили с Корнеевым?
— Позвонил ему. Обрадовался. Думаю, какой хороший человек.
— То есть?
— Он предложил: «Пойдем, дорогой, со мной в ресторан, там и поговорим. Посидим как братья». Так и сказал, клянусь честным словом.
— Что вы сделали?
— Обрадовался, дорогой. Пригласил его в «Узбекистан». Там поговорили. Я знаю, что он человек гнилой, вымогатель. Друга позвал с фотоаппаратом…
— А как же вы в его квартире оказались в семь часов?
— Не был я там.
— Не надо, Тохадзе. Вас соседка опознает.
— Зачем соседка, ты слушай, что я скажу. Корнеев твой хоть и молодой, но гнилой совсем. Не наш. Деньги, понимаешь, вымогать начал. Послушай, откуда у честного человека деньги? Я в «Сельхозтехнике» работаю. На Доске почета карточку имею. Откуда у меня деньги?
— А наверное, оттуда же, откуда и машина «Волга», и номер, который стоит сорок рублей в день.
Тохадзе опять прищурился, усмехнулся:
— Слушай, ты зачем пришел? А? Мои деньги считать или взяточника разоблачать? А? Скажи? Раз он милиционер, значит, можно над родственными чувствами издеваться? Ты скажи! Не боишься, что я на тебя управу найду?
— Не боюсь, — усмехнулся Логунов, достал из кейса бумаги. — Давайте закрепим ваши показания.
— Зачем это?
— Порядок такой.
… Звонков завязывал галстук, наклонившись к зеркалу, вмонтированному в дверцу шкафа.
Он осторожно, двумя пальцами, зажал узел и аккуратно затянул галстук.
— Хорошо, — сказал подошедший Лев Миронович, — необыкновенно хорошо. Куда, если не секрет?
— В исполком, — уверенно соврал Женя, — насчет гаража.
— Милый Женя, запомните: некоторый жизненный опыт подсказывает мне, что просители одеваются попроще. Скромнее, чтобы вызвать жалость у чиновника. Поэтому я делаю вывод: вы идете на свидание.
— Лев Миронович, вы ясновидец.
— Опыт, милый мой Женя, опыт. А это самое горькое в жизни.
— Почему?
— Да потому, что он приходит с годами.
— Не всегда.
— Вы оптимист, Женя. Итак, у вас свидание.
— Именно. Только не говорите завлабу.
— Какому, Женя? Последний раз Геннадия Петровича Мусатова я наблюдал мельком на прошлой неделе.
— А вдруг принесет нелегкая? Я в книге-то записался.
Лев Миронович поднял руку.
— Благословляю.
— Аминь! — уже на бегу весело крикнул Звонков.
— Клавдия Степановна, — сказал Логунов, — вы, пожалуйста, вспомните, когда этот человек Игорю звонил.
Они сидели на кухне и пили чай из большого пестрого чайника. И вся кухня была как этот чайник. Чистенькая, пестрая, веселая.
— Я, Борис Николаевич, не припомню точно. Но по телевизору «Спокойной ночи, малыши!» показывали. Я музыку услышала.
— А по какой программе?
Клавдия Степановна поставила чашку, подумала.
— Я всегда по второй смотрю…
— Значит, было ровно двадцать часов.
— Точно. Я еще думала, уйдет он до программы «Время» или нет.
— А что потом было?
— Ну, грузинец этот трубку положил. И говорит: «Нет его, мамаша. Позвольте я ему посылку оставлю». Я открыла дверь Игоря. Он туда зашел, свет зажег. А минуты через две вышел. Сказал спасибо и ушел.
— Чего у него было в руках?
— Так у него с собой сумка была.
— Что потом?
— Вышел он, сумка уже пустая. Поблагодарил и ушел.
— Клавдия Степановна, вы узнаете этого человека? — Логунов положил на стол фотографию Гурама Тохадзе.
— Он это! Он.
…На часах уже было три двадцать, а Звонков все ходил возле кинотеатра «Новороссийск». Вон девушка, высокая, блондинка, из такси вышла.
Женя дернулся. Нет. Это не Лена.
* * *
За окнами, плотно забранными решетками, отцветали магнолии. Субтропики за окнами. Осенние, прекрасные субтропики.
А в маленькой комнате двое ребят. Молодые такие ребята. Поглядишь и скажешь, на артистов эстрады похожи. Только торчат из-под пиджаков пистолетные кобуры да видны тяжелые сейфы за их спинами.
Зазвонил телефон. Длинно-длинно. Так обычно межгород вызывает.
— Лакоба, — поднял один из ребят трубку. — Здравствуй, Боря, здравствуй, дорогой. — Он закрыл ладонью трубку и сказал соседу: — Логунов из МУРа… Да… Слышу, Боря. Когда отдыхать приедешь? Ждем тебя с Ревазом. Конечно, знаю. Да кто в Батуми этого Тохадзе не знает. Телеграмма. Понял. Сделаем, Боря. Жди.
