– Уже выбрала фильмы, чтобы посмотреть в палате?
– Нет. Ой, мамочки, ну вот опять! Ой, мамочки, ну вот опять!
Мы снова кое-как доехали до операционной, и я быстро дал наркоз.
Отошла от него Эми так же легко, как в прошлый раз. Я поговорил с ее мамой, и она точно так же спросила, возьмусь ли я за Эми на следующей операции. К тому моменту девочка начала мне нравиться, я с удовольствием работал с ней. Перед новым наркозом я не раз проигрывал в голове сценарий нашей встречи. Удастся ли мне разрушить заклятие?
На следующий год, уже тинейджером, Эми получила свою таблетку валиума за десять минут до приезда в госпиталь.
И снова всю дорогу до операционной она заливалась:
– Ой, мамочки, ну вот опять! Ой, мамочки, ну вот опять!
– Эми, когда я давал тебе наркоз, тебе хоть раз было плохо?
– Нет. Ой, мамочки, ну вот опять.
– Тогда что ты все причитаешь «ой, мамочки»?
– Не знаю. Ой, мамочки, ну вот опять! Ой, мамочки, ну вот опять!
Перед следующей операцией, в четырнадцать, Эми приняла две таблетки валиума. Но точно так же стонала:
– Ой, мамочки, ну вот опять! Ой, мамочки, ну вот опять!
– Слушай, Эми, тебе от этих «ой, мамочки» делается легче?
– Не знаю. Может быть. Наверное. Ой, мамочки, ну вот опять! Ой, мамочки, ну вот опять!
В последний раз, когда я давал Эми наркоз, ей исполнилось шестнадцать, и она ходила в старшую школу. Двойную дозу валиума она получила перед выездом из дома. Она выглядела взрослой девушкой, голос ее смягчился и не казался таким визгливым. Если не брать в расчет традиционные завывания по дороге в операционную, Эми казалась совершенно очаровательной.
Она поцеловала мать, мы выехали из бокса, и, как только миновали раздвижные двери в коридор, я спросил:
– Ну что, Эми, как школа? Наверняка ты отлично учишься.
– О да. Отлично. Ой, мамочки, ну вот опять! Ой, мамочки, ну вот опять!
Я остановил каталку посреди коридора, подошел сбоку, наклонился, опираясь на поручень, и спросил:
– А парень у тебя есть?
– Есть.
– И как его зовут?
– Джон.
– Эми, Джон когда-нибудь видел тебя такой?
На мгновение она притихла, а потом захихикала.
– Нет. Слава богу.
Эми смеялась до тех пор, пока не уснула под наркозом. Наконец-то я не слышал «ой, мамочки, ну вот опять!» Через столько лет я все-таки добился цели: она улыбнулась.
Мои забеги с каталкой по коридору не были достаточно быстрыми, чтобы Эми не разволновалась. Фармакология нас с ней тоже подвела. И тут на сцену вышло отвлечение внимания. Только после того как я заставил Эми взглянуть на свое поведение другими глазами, глазами ее парня, она оценила ситуацию объективно.
Я был горд тем, что помог ей преодолеть тревожность. Но мне так и не выпало шанса посмотреть, как Эми ходит. Такова уж специфика анестезиологии: я нахожусь рядом с пациентом в самый волнительный, сложный, критический момент, но когда он после поправки приходит на осмотр, мы уже не видимся.
У отвлечения внимания есть и плюсы, и минусы. Помню, я как-то сильно пожалел, что пытался хитростью заставить девочку-подростка назвать имя ее ухажера.
Синдром Поланда – еще один из редких – к счастью! – но неприятных дефектов, не влияющих на продолжительность жизни, но уродующих внешность. Названный по имени лондонского врача, впервые его описавшего, синдром заключается в отсутствии с одной стороны груди пекторалиса, большой грудной мышцы. У девушек не развивается также и молочная железа. Для тинейджера это однозначное показание к операции и вставлению импланта, чтобы груди были одинакового размера.
Никки выглядела как идеальный чирлидер: хорошенькая и стройная; под больничной рубашкой отсутствие одной груди было совсем незаметно. Однако внимание к ней привлекала не столько внешность, сколько обезоруживающее обаяние. Она была одной из тех девушек, которые просто не могут не нравиться.
По дороге в операционную я спросил Никки про бойфренда, но она отказалась назвать его имя.
И тут я ступил на скользкий путь, о чем сожалею до сих пор. Я стараюсь быть с пациентами честным, но в этот раз нарушил свою заповедь, намекнув ей, что лекарство, которое собираюсь ввести, действует как сыворотка правды.
Никки ничего не ответила. Зато когда я собрался делать укол, она вдруг села на столе и объявила всем не только имя своего парня, но и номер его телефона. Я совершенно уверен, что имя она изменила, а номер просто выдумала. Открыв глаза после наркоза, Никки ничего не сказала – только улыбнулась.
И все равно меня всегда будет преследовать мысль о том, что моя попытка отвлечь внимание пациентки перед операцией только усугубила ситуацию, а не облегчила ее.
Мало какие операции внушают столько страха и тревоги, как операции на пенисе. Сэму должно было вот-вот исполниться одиннадцать, и ему необходимо было удалить фрагменты крайней плоти, оставшиеся после неудачного обрезания в роддоме. Странно, что родители тянули так долго, прежде чем решиться на процедуру. С учетом возраста мальчика ситуация казалась мне подозрительной. Чего они ждали? Вероятно, все дело было в их собственных страхах.
Я вошел в предоперационную, чтобы подготовить Сэма к наркозу. Мать сидела справа от него, в голове кровати. Не успел я и рта раскрыть – даже подойти к ребенку, – как у нее из глаз хлынули слезы и ручьями полились по щекам. На лице ее мужа, который стоял, прислонившись к стене, по другую сторону кровати, появилась гримаса, означавшая, видимо, «ну вот, началось!». Тут мать подняла голову и, глядя мне в глаза, объявила, что будет сопровождать сына до операционной и останется с ним, пока он не уснет.
– Хирург сказал, что не возражает, – закончила она.
– Нет.
Всего одно слово, но сказанное спокойно и непререкаемым тоном.
– Что-что?
– Нет, – повторил я.
– Но почему?
– Это очевидно.
– Очевидно?
– Вполне.
– Правда?
– Да.
Не хватало мне рыдающей мамаши в операционной! Да и ей ни к чему были дополнительный стресс и неконтролируемая тревога.
Она тут же притихла, обдумывая мои слова. Ей даже не пришло в голову спросить, что, собственно, было так очевидно. Она медленно повернулась к Сэму, потом простерла руку у него над грудью и пальцем ткнула в своего мужа, снова глядя мне прямо в глаза.
– Тогда пойдет он!
Она понимала, что не сможет сдержаться. Эмоции перехлестывали через край.
Я чувствовал, что достиг предела – дальше испытывать судьбу с этой дамой не имеет смысла. Она потерпела поражение в начальной и важнейшей части переговоров. Она согласилась не заходить с ребенком в операционную, но дальнейших уступок от нее ждать не приходилось. Забавно, что Сэм все это время преспокойно играл в видеоигру и ни слова не говорил.
