Отходя от ее прожигающего взгляда, я начал задавать обычные вопросы. Отвечал отец; мать, тихо закипая, так и сидела в углу. Я осмотрел мальчика, потом начал объяснять родителям, как собираюсь давать наркоз. Я обратил внимание, что после предыдущих операций ребенку не делали блокады для снятия боли. Мне сразу вспомнился Кейси, мой наставник и пример для подражания.
Его пациентами были преимущественно дети с теми же проблемами, и их родители требовали обеспечить сыновьям обезболивание, которое продлится еще долго после операции, вплоть до выписки и возвращения домой. Каудальная блокада, один укол местного анестетика, который делается под наркозом (то есть не причиняет ребенку дискомфорта) в область копчика, снимает боль на шесть часов, а то и дольше. У одного из моих пациентов ее эффект оказался настолько продолжительным, что первая таблетка обезболивающего потребовалась спустя шестнадцать часов после операции.
Я вспомнил, как Кейси меня учил: «Больше каудальных блокад – больше довольных пациентов». Он настаивал на том, что каждому пациенту, которому каудальная блокада может обеспечить обезболивание, необходимо ее делать. Я следовал его совету и всегда гордился тем, что дети не только не испытывали боли, пробуждаясь после операции, но оставались довольны и счастливы, уезжая из госпиталя и возвращаясь домой.
Однако в случае с той разъяренной мамашей одного упоминания о каудальной блокаде хватило, чтобы вызвать взрыв. Тревога или злость – трудно сказать точно – прорвались наружу. Возможно, взбунтоваться против блокады ее заставил опыт неудачной эпидуральной анестезии при родах или распространенное заблуждение о том, что каудальная блокада может привести к параличу. Это совершенно неверно. В любом случае, если до упоминания о блокаде я еще мог завоевать ее доверие, то теперь, похоже, лишился своего шанса. Надо было придумать другую стратегию.
Мальчик тем временем продолжал скакать на кровати под надежной защитой отцовских рук, не обращая внимания на нашу стычку.
Я был убежден, что обеспечу ребенку лучшее послеоперационное обезболивание, чем он получал в предыдущие разы. Проще всего было согласиться с матерью, не поднимать больше тему блокады и обойтись без нее. Однако я забочусь, в первую очередь, не о родителях, а о пациентах. Я хотел, чтобы мальчик получил наиболее безопасную, незаметную и безболезненную анестезию из всех возможных. Моя цель заключалась в том, чтобы вернуть его родителям полностью очнувшимся, веселым и не испытывающим боли. Я решил настоять на своем.
Надо было точно определить, до какой степени я могу надавить на родителей, чтобы они согласились с моим планом анестезии – более эффективной, чем при предыдущих процедурах, – преодолев свои сомнения. Пройдя все стадии профессионального развития, от «посмотри» до «сделай сам» и «научи другого», я выполнил больше двух тысяч каудальных блокад – без единого серьезного осложнения. Пора было переходить в атаку.
– Это тот редкий случай, когда я могу сказать, как поступил бы сам – не как врач, а как отец. И я утверждаю, без всяких колебаний, что никогда не допустил бы моего сына до этой процедуры без последующей каудальной блокады.
– Правда? – переспросил отец. – А она безопасна?
– Я сделал тысячи таких блокад, и ни разу не возникло никаких серьезных осложнений. Если и были проблемы, то только связанные с тем, что лекарство не доходило до нужного участка и не срабатывало в полной мере. На такой случай у меня имеются медикаменты, которые ваш сын получил бы, если бы ему не делали блокаду.
– Хмм… – наступила пауза. – Что ж, думаю, следует попытаться.
Прежде чем отец успел закончить свою фразу, мать подскочила со своего стула. Она уперлась руками в бока и устремила на меня взгляд, полный презрения и праведного гнева.
– Я знаю, что эти блокады вызывают паралич!
Наконец-то она это сказала.
– Никогда. За всю мою практику – ни разу.
Я никогда не сталкивался с пациентом, у которого случилось бы неврологическое поражение в результате какой-либо блокады. Я повторил, что за все те несколько тысяч блокад, выполненных мной, единственным осложнением было недостаточное обезболивание.
– Окончательное решение за вами, – продолжал я, – но я настойчиво рекомендую блокаду. Это лучший способ обеспечить вашему сыну надежное снятие боли.
– Хорошо, давайте, – объявил отец.
Реакция матери могла сравниться разве что с катастрофой на разломе Сан-Андреас.
Она сделала несколько шагов к кровати. Бросила взгляд на мужа, потом на сына, потом снова на мужа. Потом вскинула руку, ткнула в него указательным пальцем и прошипела:
– Если с ним хоть что-нибудь случиться, знай, что это по твоей вине!
Пытаясь все-таки закончить разговор на оптимистической ноте, я сказал:
– Доверьтесь мне. Все будет хорошо.
Теперь мне предстояло доказать свою правоту. Я вышел из бокса, аккуратно притворив за собой стеклянную дверь. Мне не хотелось слышать, как они начнут скандалить, оставшись наедине.
Записав данные предоперационного осмотра малыша в его карту, я на секунду задумался, не превысил ли свои полномочия и не слишком ли надавил, настаивая на каудальной блокаде.
Я еще раз просмотрел карту, проверил бланк с согласием родителей и вернулся за мальчиком. Спросил, не осталось ли у них вопросов. Мать, насупившись, промолчала. Она больше не садилась, и продолжала стоять в углу. Отец ответил, что все в порядке. Я взял малыша на руки и пошел с ним в операционную.
Мы зашли за автоматические двери, и я громко воскликнул: «О да!» Мне удалось забрать мальчика у матери, но он не заплакал. Это было хорошо. Я все время говорил с ним про любимые мультики и книги. Даже начал вслух декламировать Зеленую яичницу с ветчиной.
Поднося к его лицу маску с ароматом жевательной резинки, я продолжал болтать. Сказал, что ему может стать щекотно и захочется хихикать, потому что он будет вдыхать веселящий газ. Через несколько секунд он мирно заснул.
Без происшествий я поставил катетер; потом перевернул ребенка, уже под наркозом, на бок. Аккуратно обследовал спину, чтобы убедиться, что каудальная блокада возможна – то есть у малыша нет врожденных дефектов позвоночника, которые помешали бы мне попасть иглой в эпидуральное пространство и ввести местный анестетик. Позвоночник был в полном порядке.
Я посмотрел на моего интерна-анестезиолога. Зная, что предшествовало операции, она не решалась делать блокаду. Поначалу это меня встревожило. Как еще можно научиться? Потом я вспомнил, что она не планирует заниматься детской анестезиологией, поэтому ей вряд ли придется делать каудальную блокаду. Мне не составило никакого труда ввести лекарство. Легкий укол, и местный анестетик начал свое действие. Операция прошла без приключений. Хирург отлично справился с работой. Рубцовой ткани после заживления должно было остаться совсем мало; этот пенис обещал стать таким, что любой родитель мог бы им гордиться.
