Он наклонился, подобрал свою игрушку и погладил переломанные крылышки. Потом уставил на Доктора пылающий взор.
– Ты мне за это заплатишь. Стража!
– Послушайте! – запротестовал Доктор. – То, что я собираюсь сказать, чрезвычайно важно.
– Отнюдь.
Капитан продолжал гладить мертвую птицу.
– Но…
– Молчать!
Капитан рванул рычаг у себя на столе, и посреди Мостика распахнулся провал. От края, нависая над бездной, шла узкая доска.
Лицо Капитана расколола кривая усмешка.
– Узри свою смерть, Доктор!
Ну, подумал Доктор, хоть что-то новенькое.
Капитан вышел на доску, поболтал одной ногой над пропастью и оглянулся на Доктора.
– Древний обычай, восходит к самой заре пиратского дела. Концепция совершенно проста: идешь по доске и падаешь вниз. Прости, но океана, чтобы принять тебя в свои объятия, там, внизу, нет. Боюсь, тебе просто придется очень долго падать. Эта дыра приведет тебя прямиком в полое чрево Занака.
Он показал вниз носком железного ботинка и немного попрыгал. Доска тревожно заскрипела.
Доктор устремил на него полный паники взгляд.
– Пройти по доске? Ты же не всерьез. А что, если я не пойду по доске?
Капитан взревел от смеха и, вспрыгнув обратно на Мостик, хлопнул Доктора по спине, всем своим видом показывая, какие они с ним лучшие друзья. От шлепка Доктор очутился на краю ямы.
– Но ты же сам этого хочешь, Доктор. Манящим пальцем небесного демона клянусь, ты хочешь и еще как. Затем оно все и нужно.
И он театрально выхватил абордажную саблю.
– Доска, Доктор. Соблаговолите.
Доктор посмотрел на мистера Фибули и медсестру. Мистер Фибули отвел глаза. Сестра улыбнулась с насмешливым сочувствием и пощелкала языком.
Доктор поставил ногу на доску. Та скрипнула. Он посмотрел вниз. Низа оказалось очень, очень много. Доктор никогда по-настоящему не любил высоту. Он сделал шаг. Доска прогнулась.
– Послушайте, – кажется, преимущества испарялись на глазах, – давайте-ка поговорим об этом!
Он развернулся и одним прыжком соскочил с доски.
Капитан дружески ткнул его саблей, и Доктор шагнул обратно. Свободной рукой Капитан продолжал баюкать то, что осталось от попугая.
– Время болтать прошло, Доктор. Единственная функция, которая у вас осталась, – это умереть.
Тщательно балансируя на доске, Доктор пытался понять, когда же и как все пошло наперекосяк. Самое ужасное, что доска попалась на редкость пружинистая. И чем дальше, тем больше. Он уже придумывал очень изощренный и визуально впечатляющий способ спастись (при помощи шарфа), когда Капитан снова ткнул ему в спину саблей.
– Эй, это уже совсем нечестно! – возмутился Доктор.
Он сделал еще один неверный шаг и, наконец, вспомнил, что за прибор подхватил со стола, а потом положил обратно в комнате королевы.
Это был голографический проектор. Надо было взять чертову штуку с собой! Она бы сейчас невероятно пригодилась. Можно было бы сделать голографического себя и отправить его гулять по доске, вместо того чтобы заниматься этой акробатикой самому.
Еще один тычок, и Доктор проклял собственную глупость.
Он простер руку, словно умоляя дать ему еще один шанс.
Капитан взмахнул саблей.
Доктор пригнулся, оступился и, запутавшись в собственных конечностях и заодно в шарфе, сорвался с конца доски и полетел в пустое сердце Занака.
Часть четвертая
Тигр, тигр, жгучий страх,
Ты горишь в ночных лесах.
Чей бессмертный взор, любя,
Создал страшного тебя?
Глава двадцать вторая. Путешествие к центру Земли
Капитан и сестра смотрели, как Доктор падает в чрево планеты, пока он совсем не скрылся из виду. Дело сделано.
– Ку-ку! – сказал голос сзади.
Доктор падал.
Никогда до сих пор ему не случалось падать в планету, так что он даже нашел бы приключение захватывающим, если бы в данный момент не тратил столько времени на крики. Хорошая новость – если ее можно назвать хорошей… или хотя бы новостью – состояла в том, что Занак не слишком мешал ему падать. Шахта, по которой он совершал свое нисхождение в бездны, явно представляла собой рудозагрузочный желоб и заметно расширялась по мере углубления в гору, дальше, сквозь тонкую скорлупу планеты, и еще дальше – в нижеследующее ничто.
Была и еще более прекрасная новость (хотя Доктор, по правде сказать, сомневался, что не искушает судьбу, описывая ее как прекрасную) – Калуфракс больше не стоял у него на пути. Бедную планету окончательно выпотрошили.
Доктору нередко доводилось оказываться в опасных для жизни ситуациях и проигрывал он, надо сказать, считаное количество раз. Хотя разнообразием они, признаться, не отличались. Он уже устал то и дело оказываться на мушке у индивидуумов, несколько староватых для кожаных брюк с заклепками. «Что-нибудь новенькое» в докторском понимании выглядело так: целая неделя, за которую никто не наставит на него пистолет и не воспользуется какой-нибудь тривиальной фигурой речи типа: «Убей его! Убей его сейчас же, Билл!» Нет, о таком приходилось только мечтать. У злодеев это была такая же повседневная банальность, как: «Ну, что, пойдем куда-нибудь выпьем после работы?»
С пистолетами и тому подобным мусором он умел справляться. С тех пор, как на его жизненном пути возник первый солдат, он же гвардеец, он же стражник, смерть регулярно разворачивала перед Доктором толстенный каталог предоставляемых услуг. За последнюю пару дней его почти съело чудовище и взорвал вражеский генерал; на него кидались депрессивные телепаты и механические попугаи, а теперь еще и это. Право, какая нелепость.
Интересно, что получится, когда он достигнет середины Занака? Стоило бы позвонить какому-нибудь другу-физику, да где ж его взять? Возможно, там случится порог нулевой гравитации, и падение замедлится? А дальше он так и будет беспомощно болтаться, пока ему на голову не свалится очередная материализовавшаяся планета? Или он так и будет падать, пока не расшибется в лепешку об изнанку занакского экватора? С ума сойти, как интересно. Если, конечно, под «интересно» вы согласны подразумевать «совершенно непонятно и до ужаса страшно».
Доктор как следует вдохнул и снова заорал. При такой роскошной акустике грех было бы не воспользоваться возможностью.
Подъем оказался долгим и чрезвычайно утомительным. На автолете все-таки как-то удобнее. Правда, в тот раз Роману не сопровождал отряд Плакальщиков и разочарованной городской молодежи. А самым утомительным в подъеме была, надо сказать, именно разочарованная молодежь. Они все чем-то напоминали Кимуса. Даже поднимаясь в гору, они умудрялись нудить, как ужасна и тошнотворна настоящая история их планеты, но при этом даже не пытались скрыть довольных рож. «Я так и думал» и «а я ведь знал» было написано крупными буквами на каждой из них. Где-то на половине склона они затеяли спорить, как им себя называть: Движением или Сопротивлением. Кто-то предложил сесть передохнуть. Кто-то еще спросил, когда будут кормить. Романа уже была готова расплакаться.
