Основной добычей, конечно, должны были стать ценности царской семьи. Однако поскольку высокопоставленные узники находились под особым присмотром Ленина (вот уж кому плодить мучеников и самозванцев не было никакого интереса), надо было ждать какого-нибудь форс-мажора, чтобы под шумок разыграть побег или самосуд. Таковой наступил, когда белые подошли к Екатеринбургу. Непосредственным исполнителем был Юровский, имена компаньонов он называет сам: Голощекин, Сафаров, Чуцкаев.
Выступление Ленина В.И. на Дворцовой площади в Петрограде 19 июля 1920 г.
Старые конспираторы подготовились неплохо. Вплоть до того, что вечером накануне убийства послали телеграмму через Петроград в Москву, с которой якобы не было прямой связи, чтобы с ответом уж точно не успели и чтобы потом можно было кричать: «Мы же вас предупреждали, а вы затянули с решением, ищите теперь Романовых по всей стране. Вот, у нас и письма изобличающие имеются!» Правда, сценарий пришлось менять на ходу, но в целом сработали достаточно чисто. Если бы большевики не удержались у власти, то, когда все уляжется, товарищи откопали бы припрятанный в Алапаевске сундучок, распорядились его содержимым по ситуации, и никто бы их ни о чем не спросил.
Но пока Советская Россия продолжала бороться и изображать из себя государство, уральцы оставались в ее боевых порядках. В августе восемнадцатого Гуковского убрали из Наркомфина, отправив заниматься нефтедобычей, и на финансы сели «уральцы» Крестинский, Чуцкаев, Сыромолотов. Через год Красная армия освободила Урал, заветный сундучок за ненадобностью был откопан, и Крестинский лично доставил его в Москву (со всем содержимым или же только частью – это уже другой вопрос). Вскоре в наркомфине нарисовался и Юровский, причем в интереснейшем качестве – уполномоченного ЦК по проверке работы Гохрана.
Государственное хранилище ценностей республики Советов, или Гохран, было создано в феврале 1920 года при центральном бюджетно-расчетном управлении наркомфина. В трехмесячный срок новая контора должна была принять от советских учреждений все имеющиеся у них «на хранении, в заведовании или на учете ценности»
[31].
Естественно, контора тут же захлебнулась. Заместитель наркома торговли и промышленности РСФСР Георгий Соломон в позднейших воспоминаниях дал впечатляющее описание:
«Я бродил по громадным комнатам, заваленным сундуками, корзинами, ящиками, просто узлами в старых рваных простынях, скатертях… Всё это было полно драгоценностей, кое-как сваленных в этих помещениях… Кое-где драгоценности лежали кучами на полу, на подоконниках. Старинная серебряная посуда валялась вместе с артистически сработанными диадемами, колье, портсигарами, серьгами, серебряными и золотыми табакерками… Всё было свалено кое-как вместе… Попадались корзины, сплошь наполненные драгоценными камнями без оправы… Были тут и царские драгоценности… Валялись предметы чисто музейные… и всё это без всякого учёта. Правда, и снаружи, и внутри были часовые. Был и заведующий, который не имел ни малейшего представления ни о количестве, ни о стоимости находившихся в его заведовании драгоценностей…».
Можно было бы усомниться в писаниях невозвращенца Соломона, но иначе быть просто не могло. Косвенным подтверждением служит то, что Ленин регулярно интересовался, сколько разобрано ящиков. Естественно, воровство в Гохране сразу же достигло умопомрачительных размеров – быть у воды, да не напиться?
Именно в связи с неблагополучием в Гохране и появился там Юровский весной 1920 года – как уполномоченный ЦК. Сохранилась стенограмма его беседы с Лениным по этому вопросу.
«Хищения безобразные в Гохране.
Кража была как раз 4/V, в день моего прихода (я командирован в ЦеКа РКП от Народного Комиссариата Рабоче-крестьянской инспекции).
Сказал Баше
[32], что надо работу остановить сейчас же. Он не согласился…
Баша доложил в Н[ародный] Комиссариат] Фин[ансов], но и там затянулось.
В коллегии Н[ародного] Комиссариата] Ф[инансов] в [опро]са не обсуждали, хотя Сыромолотов поднял вопрос.
6/V я сказал Баше, ч[то] я дольше оставаться не могу. Не могу отвечать, раз идет “сплошное воровство”.
“Если бы я не знал Чуцкаева, я бы его расстрелял”, – сказал я Альскому
[33] (около] 12/V)…
(Ряд изменений в ведении дела я стал проводить: прием золота по весу и т[ому] подобное]) (Интересно, а до того как принимали? – Е.П.)
Все крадут – и спецы, и все – ибо РКИ и ЧеКисты, все прозевывают… Ни правильного учета, ничего путного…
Ежедневно пропадает до 1/2 милл[иона] руб[лей] золотом»
[34].
Здесь мы снова встречаем все те же знакомые фамилии – Чуцкаева и Сыромолотова.
История с назначением Юровского закончилась прогремевшим в 1921 году колоссальным «делом Гохрана» (19 человек получили высшую меру наказания, 35 – различные сроки тюремного заключения). Сам Юровский в том же году становится заведующим отделом золотых вещей, потом – председателем торгового отдела валютного управления наркомата иностранных дел (в который перебрался к тому времени и Крестинский), где и работает до 1923 года.
Исследователь Александр Север полагает: Юровский «был известен не только своим участием в расстреле царской семьи в июле 1918 года, но и честностью – лично снял с убитых кольца, браслеты, часы, медальоны и по описи сдал их затем родному государству». Добавим: по описи, которую сам составлял. Но с той же долей вероятности можно сказать, что это была не борьба кристально честного контролера, а схватка двух группировок за власть над Гохраном.
Впрочем, это уже совсем другая история…
Приложения
О расстреле царя и его семьи
Интервью Кожемяко В. С. со старшим следователем по особо важным делам В. Н. Соловьевым
Трагедия 17 июля 1918 года в Екатеринбурге, где была расстреляна семья последнего русского царя, стала за годы антисоветской «перестройки» и буржуазных «реформ» поводом для колоссальных политических спекуляций. Ее постарался использовать в своих целях Ельцин. О ней вспоминают при каждой очередной вспышке антикоммунистической истерии. А если кто-то опять и опять кричит о сносе ленинского Мавзолея, то, конечно, екатеринбургские события выдвигаются как один из главных пунктов обвинения против вождя большевиков.
