Я бы хотел точнее описать тот вечер, но я не помню всех подробностей. Память не похожа на кинопленку, гораздо больше она похожа на бракованную книгу, книгу-уродца, из тех, что коллекционировал Грек. Чернила в ней нечеткие, и строки наезжают друг на друга, и нумерация страниц нарушена, а иногда – ты видишь чистые листы.
Я помню, что тем вечером нам так ничего и не объяснили. И следующим утром – тоже. И даже через три дня взрослые отчаянно избегали разговоров на эту тему.
Я помню, как ночью меня разбудил Егор. Он стоял возле моей кровати, сжимая в руках книгу, с которой никогда не расставался, «Детский атлас мира». Я подвинулся, и он лег рядом. И мы лежали в темноте и смотрели в потолок. Он вскоре засопел – уснул наконец. А у меня в голове вертелась эта фраза из маминой коллекции дурацких перлов из любовных романов: «Она лежала на спине и поедала потолок». Сейчас эта глупость уже не казалось мне смешной.
– Тебе холодно? – спросил Егор.
– Мне? Нет, а что?
– Ты дрожишь.
Я не нашелся что ответить и лишь спросил:
– А ты чего не спишь?
– А ты?
– …
– Я хочу кое-что сказать тебе. Но это секрет.
– …
– Ты сохранишь его? Обещаешь?
– Обещаю.
– Я не хочу быть музыкантом. Я хочу быть мореплавателем. Как Жак-Ив Кусто.
– Кусто не мореплаватель. Он исследователь моря.
– Ну вот я хочу быть как он. Только маме не говори, ладно?
– Почему?
– Она расстроится.
Я помолчал, потом потянулся к тумбочке и включил ночник. Комната озарилась темно-оранжевым, апельсиновым светом, на потолке нарисовался белый круг – свет лампочки вырывался вверх из плотного матерчатого абажура. Я взял у Егора атлас и начал листать его. «Все-таки у меня странный брат, – подумал я. – Какие у маленьких детей обычно любимые игрушки? Плюшевый мишка, трансформер, гоночная машина? А мой брат всегда берет с собой в постель «Атлас мира» или «Могучего властелина морей» Жак-Ива Кусто».
Впрочем, надо признать, книга была чудесная – с огромными цветными фотографиями и рисунками. Здесь даже есть карта звездного неба и карта океанического дна, заметил я. Самой смешной была страница, посвященная головным уборам: тут и викинги в своих нелепых рогатых шлемах, и английские солдаты в шапках, похожих на огромные черные меховые башни, и китайские мандарины, шляпы которых как перевернутые блюда для салата, и ковбои в крутых шляпах с загнутыми полями, и пираты в треуголках из акульей кожи, французы в беретах, ну и, конечно, русские в шапках-ушанках. И только у туземцев-зулусов из Африки не было головных уборов.
– А почему у них нет шапок? – спросил Егор. Ему было обидно за туземцев.
– Не знаю, – сказал я, – в Африке все очень бедные, наверно, у них нет денег на шапки. Да и потом, там ведь жарко, зачем носить шапку в жару? У тебя ж уши вспотеют.
Я перевернул страницу, и мы увидели несколько вариантов географических карт семнадцатого века. Они сильно отличались от современных. Как странно. Ведь в семнадцатом веке, когда еще не было спутников, самолетов и орбитальных станций, люди смотрели на эти карты и верили, что мир выглядит именно так. Мне стало не по себе от этой мысли. Сколько людей, думал я, заблудилось и умерло, доверив свою жизнь неправильной карте? Сейчас-то у нас есть всякие электронные штуки, самолеты-беспилотники, и уж они-то точно знают, как выглядит наша планета с высоты птичьего полета. И тут я снова осекся: «А ведь те люди в семнадцатом веке думали точно так же, – подумал я, – они ведь тоже наверняка думали: «Ну уж сейчас-то мы, просвещенное общество, в отличие от этих средневековых дикарей, которые сожгли Джордано Бруно, уж мы-то точно знаем, как выглядит мир. Вот мы и карты нарисовали!»
На самом деле средневековые карты всегда нравились мне гораздо больше, чем современные. В них не было самодовольства, никто не утверждал в них, что знает абсолютно все. Неизвестные, неисследованные области на таких картах помечали фразой: «Hic sunt leones». «Здесь обитают львы».
Сегодня ученые утверждают, что им удалось получить максимально точный снимок планеты и что на Земле не осталось неисследованных областей. Но если это так, то почему в море до сих пропадают корабли? Просто исчезают с радаров.
Однажды я поделился этой мыслью с Греком. Мы разглядывали карту Рассвета, пытались понять, где может находиться тот загадочный камень с числами «1245». Я рассказал ему о разнице между современными и средневековыми картами и еще о том, что каждый раз, выпуская новые атласы, ученые утверждают, будто теперь их вычисления точнее некуда, но проходит время, и появляются новые ученые и доказывают, что в предыдущих атласах на самом деле было слишком много ошибок и лучше ими не пользоваться.
Грек кивал, это был первый раз, когда мне действительно удалось впечатлить его своими размышлениями.
– Мне нравится эта фраза, – сказал он и написал синей ручкой на карте Рассвета, на севере: «Здесь обитают львы».
* * *
– Мам?
Мы сидели за столом, я вилкой ковырял полузастывший желток глазуньи. На краю тарелки лежали кусочки ветчины, но я не хотел мяса. На самом деле я всерьез подумывал о том, чтобы стать вегетарианцем.
Она подняла на меня взгляд.
– Пожалуйста, скажи нам, что случилось с папой.
Все перестали жевать и стали осторожно переглядываться.
– У вашего папы есть другая семья, – вдруг сказал дедушка.
– Леша! – Бабушка цокнула языком.
– Что? – Дедушка развел руками, в одной из них была вилка. – Вы же не можете все время молчать. Они должны знать правду.
– О гсспди-боже! – Бабушка закатила глаза. – Каждый раз одно и то же: есть сотни способов сообщить правду, и ты всегда – всегда! – выбираешь самый грубый.
– Уж лучше самый грубый, чем самый никакой, – сказал дедушка, возвращаясь к своему омлету. – Вы молчите, как канарейки, уже второй день. Нельзя так с детьми, им же страшно.
– Это очень деликатная тема. Мы подбирали слова.
– Это слова, а не рассыпанные монеты, чего их подбирать? Просто говори – и все. – Дедушка нанизывал на вилку куски тонко нарезанной ветчины.
– У папы другая семья? – подал голос Егор. Вообще-то он никогда не смотрел прямо в глаза, но сейчас уставился прямо на маму, тщетно пытался поймать ее взгляд.
– А разве так можно? – спросил я.
Лицо мое горело, меня словно бы обдало этой новостью, как крутым кипятком. Другая семья? Что это значит? В те годы я зачитывался страшилками Стивена Кинга и, услышав фразу «другая семья», тут же представил себе совершенно дикую картину: я подумал, что где-то в городе живет еще одна семья, точная копия нашей – такая же мама, такой же Егор и точь-в-точь такой же я. Наши полные, абсолютные двойники. Как в параллельном мире, как в зеркале. А отец у нас один – и он живет на две семьи. И он путешествует между этими параллельными мирами от семьи к семье, потому что… почему? Господи, какая глупость.
