Авторы отметили, что «Мортон в руках Стивена Гулда 30 лет служил хрестоматийным примером нарушения научной этики». Кроме того, Гулд высказывал мнение, что наука в целом — несовершенный процесс, поскольку такие предубеждения, как у Мортона, встречаются довольно часто. Это, как полагают авторы, неверно: «Случай Мортона, вместо того чтобы иллюстрировать повсеместность предубеждений, демонстрирует способность науки освобождаться от шор и ограничений культурных контекстов».
Из истории спора Гулда с Мортоном можно извлечь два урока. Первый — что ученые, несмотря на вырабатываемые навыки объективного наблюдателя, так же подвержены ошибкам, как и любой человек, если тема затрагивает их эмоции или политические пристрастия, причем безразлично, правые они или, как в случае Гулда, левые.
Второй — что, несмотря на промахи и ошибки некоторых ученых, наука как создающая знания система имеет тенденцию корректировать себя самостоятельно, пусть зачастую с большим запозданием. Именно в периоды таких запаздываний может проявиться тот огромный вред, который способны причинить люди, использующие искаженные научные данные для проведения губительной политики. Попытки ученых классифицировать человеческие расы и понять истинные возможности евгеники были перехвачены и монополизированы, прежде чем в эти две области удалось внести должные коррективы.
Основательные коррективы в идею, что человеческие расы представляют собой разные виды, внес Дарвин. В «Происхождении видов», опубликованном в 1859 г., он изложил свою теорию эволюции, но, возможно предпочитая делать шаги постепенно, не сказал ничего конкретного о человеке как виде. Люди рассматривались в его втором труде, «Происхождение человека», вышедшем 12 годами позже. Со своим безошибочным здравомыслием и проницательностью Дарвин подчеркивал, что человеческие расы, сколь разными бы они ни выглядели, вовсе не настолько разные, чтобы считаться отдельными видами, как заявляли последователи Сэмюэля Мортона и других авторов.
Он начал с такого наблюдения: «Если бы естествоиспытателю, никогда не видавшему подобных существ, пришлось сравнивать между собой негра, готтентота, австралийца или монгола… он объявил бы, без всякого сомнения, что они представляют такие же чистые виды, как многие другие, которым он привык давать особые видовые названия»5.
В поддержку такой точки зрения (Дарвин приводит наилучший контрпример, прежде чем разгромить его) он отметил, что на представителях разных рас кормятся разные вши. «Врач одного китобойного судна на Тихом океане, — у Дарвина была обширная сеть информантов, — уверял меня, что вши, которые водились массами на некоторых из бывших на корабле туземцев Сандвичевых островов, попав к английским матросам, умирали через три–четыре дня». А если паразиты человеческих рас представляют собой разные виды, то этот факт «может быть по справедливости приведен как довод в пользу того, что и сами расы должны классифицироваться как различные виды», предположил Дарвин.
С другой стороны, когда две человеческие расы занимают одну территорию, они скрещиваются между собой, отмечал Дарвин. К тому же отличительные черты каждой расы весьма разнообразны. Дарвин приводит пример увеличенных малых половых губ («готтентотский передник») бушменских женщин. У некоторых женщин такой передник есть, но не у всех.
Наиболее веский довод против рассмотрения человеческих рас как отдельных видов, по мнению Дарвина, «состоит в том, что различные расы постепенно переходят одна в другую, и во многих случаях (насколько мы можем судить) совершенно независимо от происшедших между ними скрещиваний». Этих переходов такое множество, что те, кто пытался точно подсчитать количество человеческих рас, получали огромный разброс в результатах: от одной до 63, как отмечал Дарвин. Но каждый натуралист, стараясь описать группу очень изменчивых организмов, в конце концов соединит все формы в один вид, констатировал Дарвин, поскольку «не имеет права давать названий предметам, которые не в состоянии определить».
Сходства между расами наверняка произведут впечатление на любого, кто читал работы по антропологии. Дарвин отмечает: «Это сходство выражается в удовольствии, которое доставляет всем им пляска, грубая музыка, театральные представления, живопись, татуировка и другие способы украшения своего тела; оно выражается, далее, во взаимном понимании жестов и в одинаковых выражениях лица и тождественных нечленораздельных криках при возбуждении одинаковыми эмоциями». Когда принцип эволюции будет принят, «что, вероятно, совершится в скором времени» (с надеждой пишет Дарвин), спор о том, принадлежат люди к одному виду или ко многим, «умрет тихой и незаметной смертью».
Социал–дарвинизм и евгеника
Дарвин силой своего авторитета смог поставить крест на идее о множественности человеческих видов. Однако, несмотря на все усилия, ему не удалось остановить политическое движение, названное социал–дарвинизмом. Эта идея гласила: как в природе выживают наиболее приспособленные, а слабые гибнут, так и в человеческих обществах нации будут ослабляться в результате того, что у бедных и больных слишком много детей.
Автором этой идеи был не Дарвин, а английский философ Герберт Спенсер, который разработал теорию о социальной эволюции, утверждавшую, что прогресс в области нравственности зависит от людей, способных адаптироваться к текущим обстоятельствам. Эта теория создавалась независимо от дарвиновской и, в отличие от нее, не основывалась на обширных биологических исследованиях. Однако именно Спенсер ввел понятие «выживание наиболее приспособленных», которым воспользовался и Дарвин.
Спенсер утверждал, что правительственная помощь, позволяющая бедным и больным размножаться, затруднит адаптацию общества. Даже правительственная поддержка образования должна быть прекращена, иначе она отсрочит отсев тех, кто не сумел адаптироваться. Спенсер был одним из выдающихся интеллектуалов второй половины XIX в., и его идеи, какими бы жесткими они ни казались нам сейчас, широко обсуждались в Европе и Америке.
Дарвиновская теория эволюции, по крайней мере в глазах ее автора, относилась только к миру природы. Однако она оказалась столь же привлекательной для теоретиков политической мысли, как пламя свечи для мотыльков. Карл Маркс просил разрешения посвятить «Капитал» Дарвину, но великий натуралист отказался от этой чести [5]. Имя Дарвина приклеилось к политическим идеям Спенсера, которые было бы точнее назвать социал–спенсеризмом. Сам Дарвин выступил против них с критикой.
Да, вакцинация спасла миллионы тех, чье слабое сложение иначе позволило бы им погибнуть от оспы, писал Дарвин. И да, слабые члены цивилизованного общества распространяют свой род, и, если судить по данным из животноводства, «это обстоятельство крайне неблагоприятно для человеческой расы». Но помощь, которую мы склонны оказывать слабым и нуждающимся, является составной частью наших общественных инстинктов, говорил Дарвин. «Отказывать в сочувствии, даже по голосу рассудка, нельзя без унижения благороднейших свойств нашей природы, — писал он. — …если бы мы намеренно оставляли без внимания слабых и беспомощных, то делали бы это лишь ввиду могущего произойти отсюда добра в будущем, купленного ценой большого и верного зла в настоящем» [6].
