– Ему нужны не просто серьезные, но и в достаточной степени «крутые отморозки», у которых за спиной нет прикрытия, причем желательно не связанные с российским криминальным миром излишне прочно. Как ни суди, а Арканя имеет в уголовной среде авторитет. Обрасти прочными связями в камере СИЗО ты не успел, ты сидел сначала в одиночной камере, потом с соседом, обвиняемым в шпионаже турком, оптовым торговцем помидорами. Турка уже осудили и упрятали далеко-далеко. Генерал Кабаков позаботился, чтобы ему было не до воспоминаний о тебе. Это все в целях обеспечения твоей безопасности. Но тебе еще одно задание дается, попутное. Следует пару следов оставить, чтобы посмотреть, к кому для «крышевания» обратится Гога. Это должен быть яркий след, что-то шумное… Сможешь организовать?
– Ранение пары инспекторов ДПС? – с ходу предположил я.
– Если просто ранение, без смертельных исходов, наверное, это устроит всех. Сумеешь так выстрелить?
– Без вопросов. В мягкие ткани. Одному в ногу, второму в руку. Могу даже так стрелять, чтобы кость не задеть. Но от потери крови уберечь не могу. Пусть где-то рядом будет «случайно проезжающая мимо» машина «Скорой помощи».
– Добро. Этот вопрос мы решим. Еще что… Сообщи, когда с Гогой договоришься встретиться. Мы в это время организуем звонок Тамары с Украины. Чтобы разговор при нем велся.
Тамара, согласно «легенде», моя подружка, что недавно только купила эту квартиру. В настоящее время она уехала в Украину. Младшего брата Тамары призвали в армию и отправили в Донбасс, где его и убили. После этого мать сразу слегла, и надо было за ней ухаживать. Тамара оставила мне квартиру на сохранение, даже денег немного оставила, а сама уехала. И может задержаться у мамы до окончания нашей операции. Документы на квартиру в самом деле оформлены на какую-то женщину по имени Тамара. Изначально планировалось, что моя банковская пластиковая карточка тоже должна быть выписана на ее имя. Потом решили, что военному разведчику, пусть и с Украины, все же не слишком приятно чувствовать себя жигало, и решено было сделать карточку на имя Олександра Сидорчука. И сумма там не круглая, и выписана карточка в украинском офисе Сбербанка России, когда тот еще работал. В Украине она сейчас бесполезная, но в России работает. А карточка не попала в руки к ментам только потому, что я временно давал ею пользоваться Тамаре. А когда «убежал» из здания суда, то карточку она мне вернула. Такая доверительность дополнительно оправдывала тот факт, что Тамара оставила на меня свою квартиру.
Естественно возникновение вопроса со стороны Гоги: почему я вместе с подельником не убежал домой, в Украину. Ответ мне подготовили весьма исчерпывающий. Следаки на допросах задавали мне множество вопросов по поводу моей работы в Беларуси. Я ничего им не ответил, хотя еще изначально начал подозревать, что в Минске произошло что-то неприятное. А потом приехал следователь из КГБ Беларуси и провел свой отдельный допрос. Тогда все стало ясно – моя группа в Минске провалилась. Скорее всего, кто-то сдал, хотя я сам допускал провал на связниках. Это слишком устаревший и рискованный метод, на котором в советское время «завалилось» множество высококлассных агентов в разных странах. Я даже говорил своему руководству не однажды, что устаревшая система работы со связниками – опасный анахронизм, почти атавизм. Но меня слушать не пожелали. Тем не менее следователь из КГБ Белоруссии прямо предложил мне сотрудничество, поскольку в Украине из-за моего спасительного отъезда в Москву меня предателем считают, не понимая, что за два с половиной года работы я мог бы в месяц «сдавать» по новой группе завербованных жителей Беларуси, как и сотрудников собственно украинской военной разведки, что там осели. Короче, от сотрудничества со следствием я отказался, хотя мне и пригрозили экстрадицией в Беларусь сразу после решения суда по моему делу. Я посчитал это не самым лучшим для себя вариантом и стал планировать побег. Мой товарищ после ранения в голову почти поправился. Ранения в голову если сразу не убивают, то вообще быстро заживают. По пути к судебному залу заседаний мы коротко обменялись фразами о побеге. А тут в соседнем зале перестрелка началась.
– Прорваться могут! Перекрыть проход надо! – заорал один из четверых наших конвоиров.
Никто им не давал команду, они нас бросили рядом со стеклянной клеткой, которую только что открыли, чтобы вывести нас после завершения заседания, и выскочили в коридор, откуда раздавались выстрелы. Один из них был убит прямо на пороге. Пистолет он держал в руке. Я, без проблем покинув незакрытую клетку, сразу пистолет убитого перехватил, обернулся и наставил оружие на судью.
– Лицом к стене! – Видимо, в голосе моем были отчетливо слышны нотки особой жестокости, той самой, о которой говорил судья, когда описывал нашу схватку с кавказцами в одном из офисных зданий Москвы.
Потом я стволом показал на место у стены и двум нашим адвокатам, которым даже подмигнул, после чего подскочил к окну, раскрыл его, позвал своего подельника, который искал ключи от наручников у убитого мента, и первым спрыгнул. Второй этаж был высоким, но я легко приземлился, сразу перекатившись вбок. Мой товарищ, в прошлом офицер советских еще ВДВ, приземлился тоже без проблем. Его, бывшего парашютиста, высота не смутила. А я уже бежал к воротам, которые спешно пытался зачем-то закрыть худенький и щуплый сержантик-мент.
– С дороги! – крикнул я и выстрелил в решетчатые ворота.
Я не стрелял в сержантика, честное слово. И вообще пуле гораздо проще было пролететь между витых прутьев, чем угодить в твердый и жесткий металл. Но прицеливаться мне было некогда, да и некуда. Пуля в квадратный в сечении прут все же угодила, срикошетила и ударила сержантика в лоб, отчего он свалился как мертвый – уже потом я узнал, что у него тяжелая черепно-мозговая травма. Мой друг забрал у сержантика ключи от ворот и пистолет, мы выскочили на дорогу, под стволом пистолета остановили первую попавшуюся машину, вышвырнули водителя и уехали.
Попытку побега других парней, пресеченную охраной, несколько раз показывали по телевидению. Но при этом ничего не было сказано о том, что двоим подсудимым из другого зала, воспользовавшись суматохой, все же удалось бежать. Об этом никто даже не упомянул. Может, судью пожалели, у которого тоже пистолет при себе оказался, но он не рискнул его не то что применить, а даже руку к рукоятке оружия протянуть. Может быть, руководству ФСИН показалось, что и одного случая с попыткой побега достаточно, поэтому второй решили скрыть. Так проще…
Этот сценарий нашего освобождения мне многократно пересказывали офицеры ФСБ, чтобы я в мыслях прочно вошел в роль одного из беглецов. Они же заставили несколько раз просмотреть на ноутбуке запись с флешки, ту самую запись момента перестрелки в соседнем зале. В нашем зале камера стояла тоже, но она не работала, как большинство камер в здании суда. Но мне показали запись внешних камер видеонаблюдения, которые, как ни странно, все же были действующими. По фигуре меня больше напоминал второй беглец, да и походки у нас были слегка схожими. Правда, настоящий Сидорчук был выше и менее массивен в плечах, но я не собирался показывать эту запись Гоге. Как я вообще смог бы объяснить ему появление у меня такой записи… Офицеры оперативного управления ГРУ просчитали и опасный вариант. Гога мог добыть запись побега у знакомых ментов, хотя для этого, скорее всего, требовалось быть излишне всемогущим. Запись эта относится в ведомстве ФСИН к секретным, все лишние экземпляры были быстро уничтожены, и ФСБ сумела раздобыть запись только с помощью целой группы хакеров, и именно потому она не попала на телевидение. Любая неудача, связанная с Украиной, как я понял, у нас никогда не афишируется и быстро засекречивается. Но в любом случае, если Гога сумеет добыть запись, я вполне могу сослаться на состояние аффекта в момент побега и показать на записи человека, который прыгал из окна вторым, сказав, что это я. А можно и сразу сказать, что заставил сначала подельника выпрыгнуть, а потом выпрыгнул сам. Сам недавно побывав под обстрелом, Гога едва ли в состоянии все вспомнить до тонкостей. Но он должен понимать, в каком состоянии находится человек, в которого стреляют. Но ему как раз и нужны люди обстрелянные, для который пролетающая рядом с головой пуля является обыденным явлением. В его понимании я должен быть как раз таким…
