Скромный, малоформатный «Путь» (он именовался «беспартийной газетой»), издававшийся на самой плохой бумаге, какая только имелась в Гельсингфорсе, писал в номере от 6 марта: «В ревельских левых кругах сообщают, что среди псковского гарнизона наблюдается возбужденное настроение…»
[417] Ссылка гельсингфорсских газетчиков на «левых» информаторов в данном случае не значит ровно ничего, ибо в ту пору, повторяем, и «левые», и «правые» сходились в одном — они выступали против Советского государства. Милюковские «Последние новости», стремившиеся сохранять «солидность», бульварные «Огни», издаваемые в Праге Г. А. Алексинским, «Общее дело» — орган бывшего народовольца В. Л. Бурцева, «Социалистический вестник» и многие другие издания русских эмигрантов, страницы которых, казалось, коробились от нервного возбуждения. Слухи, один невероятнее другого, росли и множились.
Отчего же возникло столь сильное возбуждение среди разрозненных и раскинутых по свету русских эмигрантов? Прежде всего отметим, что число их было отнюдь не маленьким. К сожалению, точных, сколько-нибудь достоверных цифр нет. Располагавшая широкой информационной сетью газета правых эсеров «Воля России» приводила следующие данные о количестве русских эмигрантов в Европе на 1 ноября 1920 г.: всего около 2 млн., в том числе в Польше — 1 млн., в Германии — 560 тыс., во Франции — 175 тыс., в Австрии
[418] и Константинополе — по 50 тыс., в Италии и Сербии — по 20 тыс.
[419]
Проверить достоверность этих сведений нет возможности. Однако позднейшие мемуаристы определяли численность русской эмиграции в начале 20-х годов в 2–2,5 млн. человек.
[420] Крупное «пополнение» получила эмиграция в ноябре 1920 г., когда Крым оставила «Русская армия» генерала Врангеля. Здесь имеются довольно точные данные: на 126 врангелевских судах и кораблях было вывезено на берега Босфора 145 633 человека, не считая морских экипажей.
[421] В это число входили как солдаты и офицеры, так и беженцы.
К началу 1921 г. русская эмиграция представляла собой распыленную среду. Еще действовали, агонизируя, старые партии (правые и левые эсеры, меньшевики, кадеты и т. д.), однако они доживали свои последние дни. Новых крупных организационных центров (как, например, будущий Российский общевойсковой союз — РОВС) в эмиграции пока не сложилось. Сохранялись еще рудиментарные органы сломанного государственного аппарата старой России, например кое-где действовали «посольства», в которых сидели чиновники царских времен, немного разбавленные назначенцами П. Н. Милюкова и М. И. Терещенко, хотя все уже хорошо понимали, что «посольства» эти никого не представляют, кроме самих себя.
Остатки вооруженных сил белогвардейцев, эвакуированные из районов Севера, Прибалтики, полностью распались. Несколько иначе обстояло дело с армией Врангеля. С помощью французских субсидий белогвардейскому командованию удалось сохранить основной боевой костяк своих войск. Остатки разбитых частей были переформированы и сведены в корпус, который возглавил генерал Кутепов. Располагались они в бывших турецко-немецких военных лагерях на Галлиполийском полуострове и некоторых прилегающих островах (Лемнос и др.). В начале 1921 г. это была еще немалая боевая сила — около 30 тыс. бойцов, в значительной части офицеров.
[422] Армия Врангеля, несмотря на недавнее жестокое поражение, сохранила боеспособность и дисциплину. Каждый день жизни этого войска без родины подчинялся строгому регламенту: наряды, занятия, боевая учеба. Артиллеристы (без орудий) изучали опыт использования тяжелых гаубиц в битве под Верденом. Кавалеристы и казаки (без коней) разбирали причины неудачи мамонтовского рейда в 1919 г. Действовали юнкерские и кадетские училища. Смотрами и парадами отмечались старые российские праздники. За оскорбление офицерской чести — дуэль на винтовках, за дезертирство — расстрел.
Конечно, среди многотысячной армии Врангеля — Кутепова оказалось немалое число таких (главным образом среди рядовых солдат и казаков), которые покинули родину, увлеченные общим потоком. Очень скоро часть их осознала свою ошибку, и уже с 1921 г. начался отъезд некоторых бывших белогвардейцев на родину.
[423] В основном же участники «галлиполийского сидения» являлись убежденными противниками Советской власти. Именно из числа врангелевских офицеров впоследствии вербовались кадры различных террористических организаций, действовавших против СССР. Но силы эти организационно оформились позже. В описываемое время белогвардейские войска томились на пустынных берегах Эгейского моря без оружия, без боеприпасов и транспорта, без денег, на полуголодном пайке.
Весьма влиятельная группа эмиграции — реакционная часть православного духовенства — к началу 1921 г. также еще не успела создать своего организационного центра (это случилось позже, в 1922 г., на так называемом Карловацком соборе в Югославии).
[424]
Монархисты сумели сохранить (в отличие от «левых» партий и организаций) определенную преемственность. Они группировались вокруг великого князя Николая Николаевича (он жил во Франции), провозглашенного «местоблюстителем» русского престола. «Конкурентом» этого потенциального монарха выступал его двоюродный племянник, великий князь Кирилл Владимирович, обосновавшийся в Германии; за ним шла лишь небольшая часть консервативной эмиграции. Однако в целом к началу 20-х годов монархические группы были еще слабы.
[425]
