Но вообще отец играл в жизни детей очень большую роль и хорошо понимал ее, ведь отцовство было одним из главных мужских идентичностей. Не случайно в христианстве Бог — «Отец Небесный», в политике глава страны — «отец народа» и т. д. Отцовство было органично встроено в вертикаль власти уже на первичном, базовом уровне, т. е. на уровне семьи как основной ячейки общества. Отец семейства — хранитель крови, чести и памяти рода. Он глава семьи, ее «кормилец», обеспечивающий ее благосостояние. Он следит за дисциплиной в домохозяйстве и поддерживает ее своей властью. Он образец для подражания, наставник, прямая обязанность которого — вырастить следующее поколение мужчин своего рода.
Поэтому вполне понятно, какие чувства испытывали родители по отношению к сыновьям, которым по мере их взросления отцы давали все больше воли в отношении хозяйства и ведения дел вне гарда и в той же торговле. Но в сагах не раз говорится и о горячо любимых дочерях, которым отец предоставлял свободу в выборе мужа, красиво одевал их и одаривал и отношения с которыми не прерывал с их замужеством.
Потеря подросших детей, особенно сыновей того возраста, когда, как говорится в сагах, их «уже замечали», и, тем более, взрослых детей переживалась как большое горе, а в старости — просто трагически, даже если человек не был беден и жил среди родных. «Как страшно в старости лишиться единственного сына!» — говорится в поэме «Беовульф» (гл. 34 и 35, ст. 2440 и сл.). О материнской скорби в связи с потерей сыновей свидетельствует «Песнь Гудрун», о которой упоминалось в предыдущем очерке. Женщины, пришедшие разделить с Гудрун ее скорбь, вызванную потерей любимого человека, увещевали ее не убиваться, напоминая, что они перенесли большее горе, потому что потеряли сыновей. Это горе было особенно велико еще и потому, что сыновья являлись первыми в ряду своих, надежными помощниками и заступниками. Например, упомянутые выше пять сыновей Гисли отомстили за честь отца, убив человека, который написал о нем оскорбительную вису. Саги говорят о тяжести — старости, лишенной сыновней и дочерней любви и поддержки
[658].
Пронзительные, полные скорби стихи о смерти двоих своих сыновей создал в преклонном возрасте великий скальд Эгиль, который не был ни беден, ни одинок, так как о нем заботилась дочь («Сага об Эгиле», гл. LXXVIII). Эгиль писал в висе «Утрата сыновей»
[659]:
Трудно сыскать / Во всем народе
Мужа, кому бы / Можно верить,
Ибо предаст / Предатель подлый
Братнюю персть / За перстень малый.
(ст. 15)
Кругом одно предательство, в цене только деньги, пишет поэт (ст. 16), поэтому
Сыну замену / Если сам не породишь,
Где же найдешь?
(ст. 17)
В «Поучениях Высокого» об этом же сказано еще выразительнее:
Сын — это счастье,
хотя бы на свете
отца не застал он;
не будет и камня у края дороги,
коль сын не поставит /в память отца/.
Вместе с тем вековая мудрость, изложенная в «Речах Высокого», гласит, что «сына уму доверять не дерзай… до срока», т. е., очевидно, до его возмужания и обретения им достойной репутации (ст. 88).
Следствием раннего замужества женщин, их тяжелого труда, частых родов, когда один ребенок еще был на руках, а другой уже ожидался, а также женских и других болезней, холода и антисанитарии было бесплодие. Вообще бездетность считалась огромным несчастьем, но, судя по сведениям, которыми я располагаю, оно не было со стороны мужа основанием для развода. Исправить дело старались с помощью знахарей, принося жертвы богам, а с наступлением христианских времен — отправляясь на богомолье, поклониться могилам известных святых.
В народной среде беременность шутливо называли «болезнью молодух». По подсчетам демографов, здоровая женщина, а именно таким в Скандинавии было суждено достигнуть брачного возраста, выходя замуж в 17–20, много реже в 14–15 лет, рожала каждые два-три года, пока не наступала менопауза или смерть, т. е. до 30 и более лет, а в исключительных случаях даже и на пятом десятке. И в массе своей скандинавы, как уже говорилось, были очень довольны, если у них было много детей. В сагах встречаются семьи с одним или двумя детьми, хотя их, возможно, родилось и больше, но они не дожили до взрослого возраста. Например: «У них было два сына» («Сага о Храфнкеле сыне Годи Фрейра», гл. II); или: «У него была единственная дочь Уна» («Сага о Ньяле», гл. I). Но гораздо чаще речь идет о многочисленном потомстве, которое уверенно продолжает род, о чем всегда говорится с подчеркнуто одобрительной интонацией. Это касается как законных, так и внебрачных детей, прижитых от любовниц или наложниц, но признанных отцом. Многочисленная родня, особенно мужская, была важной опорой в деятельности семьи, при решении дел на тинге, во время междоусобиц и драк и т. д.
Саги с нескрываемым интересом и подчас весьма ярко описывают внешность и характер детей-подростков, но только если в настоящем и, особенно, в будущем, став взрослыми, эти дети оказываются чем-то примечательными. Такое впечатление, что сага, описывая свойства мальчика или, много реже, девочки, как бы подготавливает слушателя/читателя к тому, что этот ребенок станет незаурядным человеком, когда превратится во взрослого. Авторы с полным основанием полагали, что свойства последнего формируются на основе как природных, так и воспитанных в детстве качеств. Поэтому если взрослый человек был чем-то интересен, то при описании его детства в саге как бы предвещается его будущее — славное или позорное.
Например, сын Скаллагрима («Лысого Грима») и брат Эгиля Торольв рос искусным, веселым и сильным. А его брат, будущий скальд Эгиль, был мальчиком некрасивым, темноволосым и темноглазым, со сросшимися бровями — в отца. Зато он рос быстро, рано и хорошо стал говорить, был необузданным в играх. Повзрослев, стал могучим, высоким и статным: будущий герой налицо. В свою очередь, сын Эгиля Торстейн имел светлые волосы, белое и красивое лицо, был высоким, сильным, отличался умом, а также мягким, умеренным и спокойным характером
[661] — действительно, лучше не скажешь! Стурлауг Трудолюбивый Ингольвссон (из саги о нем) «рано стал высок ростом и силен, красив и обучен воинским искусствам»
[662]. Таких отсылок к детству героя в сагах немало.
Есть не менее выразительные описания иного рода. Вот, например, как описывается детство героя («Саги о Греттире») Греттира сына Асмунда Седовласого, богатого и степенного человека, который «много людей держал у себя» в имении… Греттир в детстве «был очень строптивым, неразговорчивым и непокладистым. Всем прекословил и все делал наперекор». Отец его не любил, но мать обожала и, видимо, баловала. Он «был пригож собой, лицо у него было широкое и все в веснушках, а волосы рыжие. Ребенком он отставал в развитии», но в 10 лет его духовный рост стал стремительно ускоряться, хотя характер оставался более чем трудным. Его послали пасти гусей, но он заявил, что это «презренная» и «рабья» работа, а осенью перебил всех гусей и гусят. Он отказывался в бане тереть отцу спину, заявляя, что и это «рабья работа». Уход за лошадьми был, по его мнению, «получше», но, тем не менее, он изрезал спину лошади отца. По-прежнему много хулиганил и был неразговорчив, но вскоре стал сочинять стихи, правда, добавляет сага, в основном хулительные (гл. XIV, XV). Зато Аттли, сын Асмунда и старший брат Греттира, был очень «покладистый, и всякий его любил».
