Но и после крещения бонды рассуждали так: «А поскольку все хорошие вещи сделаны Богом, то и бесстрашие сделано Богом и вкладывается в грудь храбрым мужам, а вместе с ним [вкладывается] свобода решать, чего они хотят, добра или зла, ибо Христос сделал христиан своими сыновьями, а не рабами, и он наделит этим каждого, кто того заслуживает»
[1112]. Т. е. в толковании бондов заветы Евангелия вовсе не требовали безусловного подчинения любой власти, а, наоборот, предоставляли свободу и свободный выбор достойно живущим людям, которых сам Господь наделяет бесстрашием. Наконец, еще и в XIII в. бонды выбирали епископов.
Неудивительно, что не только знатные люди сплошь и рядом приглашали на свои пиры соседей и вообще бондов и даже всех «окрестных бондов», но так поступал подчас и король, сажая их вместе со своей дружиной за один стол во время пира
[1113].
В Гауталанде, т. е. на землях гётов, западные районы которых граничили с Норвегией и занимали неопределенное положение между обеими странами и их конунгами, однажды собрался тинг. Там стоял вопрос о поддержке норвежского конунга против конунга шведского. Гауты отказались воевать с конунгом Швеции Олавом, поскольку он «ближе норвежцев», а потому опаснее. Но Олава они решили убить, потому что он не выполнял своих обещаний. Поэтому они избрали Якоба, дав ему имя Анунд, и провозгласили королем. Однако после этого их долго одолевали сомнения: будет ли Анунд-Якоб соблюдать мир с Норвегией? Успокоить их смогло только то, что мир был вскоре заключен формально.
Но была другая беда: местный ярл совсем задавил бондов налогами. На тинге они предъявили ему претензии, и он обещал уменьшить поборы. И хотя свое обещание ярл не сдержал
[1114], этот эпизод интересен тем, что показывает, как бонды, вынося на тинг новые проблемы, связанные с налогами, пытались их решать с помощью обычая.
От чего страдали и к чему стремились бонды
В те времена, как уже неоднократно подчеркивалось, человек был особенно тесно связан с природой, непосредственно зависел от нее. А в северных странах природа не очень-то баловала человека. И были территории, особенно сложные в силу неблагоприятных природных условий: скудости почв, суровости климата, недостатка природных ресурсов. Такой в целом была Исландия, где существовали целые районы, как упоминалось, населенные только «малыми», бедными бондами. Но и в более благоприятных для жизни зонах Севера, как и повсюду в средневековой Европе, люди страдали от регулярно повторяющихся чрезмерных дождей или засух, холодов, неурожаев, бескормицы и падежа скота и других неблагоприятных природных ситуаций. «Сага о Харальде Серая Шкура» (ум. ок. 970), описывающая события последней трети X в., содержит интересный материал на эту тему (гл. XVI). Там говорится об одном из тяжелых лет, когда холода стояли так долго, что «скот не выпускали» на пастбище, поскольку даже «в середине лета лежал снег на полях», и скотина страдала от голода, оставаясь в хлеву. Затем напала засуха, отчего и «хлеб не родился». Местный правитель собрал с бондов «по денежке» и «закупил скот (для всех?), а [также] сельдь купил, продав свои стрелы» (!). В такие годы народ особенно страдал и нищал. Но беда была еще и в том, что даже при столь неблагоприятных условиях «конунги притесняли своей жадностью бондов»
[1115], так что местный правитель, о котором только что шла речь, был, судя по всему, исключением из общего правила.
Так от причин бедствий народа, имеющих природный, естественный характер, сага переносит внимание читателя на причины социальные, а именно на притеснение властей. Согласно Тациту (гл. 15), древние германцы-язычники приносили в дар своим «королям» — племенным вождям, какое-то количество голов скота и плодов земледелия и, таким образом, совместно их содержали. Тогда система отношений правителя и народа строилась на взаимных обязательствах: вождь-конунг воевал за свой народ, правил и вершил справедливость, народ его обеспечивал всем необходимым, защищал, а также строил мосты и дороги. Судя по «Саге об Инглингах», когда в языческие времена малый король — норвежец или швед — разъезжал со своими близкими и дружиной по подвластной территории, местное население устраивало для них пиры-вейцлы и/или платило дань-скатт, или «дань-дары»
[1116]. «Сага о Харальде Прекрасноволосом» (гл. XIII и cл.) повествует, что где-то в его время, в начале X в., люди короля свеев, разъезжая по областям западных гётов и Вермланду, собирали там дань. А в «Саге об Олаве Святом» (гл. 137) то же говорится о Емтланде и Хельсингланде в начале XI в. Очевидно, что в эпоху викингов правители, не довольствуясь пирами и подношениями, собирали также и дань.
Тема сбора налогов уже звучала выше. И если местный правитель из «Саги о Харальде Серая Шкура», видимо, проявлял разумную заботу о населении, то в других случаях дело обстояло иначе. Так, Эрлинг сын Скьяльга, который имел очень большие владения и «был самым могущественным лендрманом в Норвегии», «так же, как и раньше, собирал все подати с Рогаланда, и часто бонды платили ему двойные подати, так как иначе он разорял их селения». Это не нравилось ярлу Эйрику, поскольку ему «мало доставалось» из-за того, что Эрлинг обирал народ, в том числе из-за неуплаты податей, «так как его сборщики не удерживались там», а сам ярл отваживался «только тогда ездить по пирам, когда с ним было много людей» (!)
[1117].
Королевские пиры, безусловно, разоряли бондов, которые были обязаны содействовать передвижениям конунгов, ярлов и других правителей, вместе с многими лицами разного статуса, которые их сопровождали. А затем оплачивать, чаще всего натурой, их пиры — вейцлу (vaezla или gengaerð, угощение). О том, что все это было в тягость бондам, саги говорят прямо
[1118]. Тяжело было для них и принимать проезжающих королевских людей, с их свитами и лошадьми, предоставлять еду и ночлег (используя старинный общий обычай gæstning, «гостевание»), а также корм лошадям.
Но по мере укрепления центральной власти поборы на местах натурой, а позднее и личное участие в ополчении или иных делах властей все чаще начинали заменяться более или менее постоянными налогами. Относительно определенные сведения об этом идут от времени не ранее XII в. и в сагах точного отражения не получили. Из предыдущего уже достаточно ясно, как тяжело приходилось бондам от постоянных поборов должностных лиц, которые собирали подати не только для конунга или ярла, но и для себя. Знаменитый Харальд Прекрасноволосый, как повествует «Сага о Гуннлауге Змеином Языке», насильственно подчинив себе все фюльки Норвегии, стал регулярно собирать подати с бондов, что они воспринимали как лишение их безусловного права на наследственный одаль, а значит, и как потерю свободы
[1119]. Точно так же, только много позднее, воспринимали налоги шведские бонды в Упланде. В середине XIII в. они подняли восстание против короля из-за введения постоянных податей. И когда упландские бонды во главе с Кнутом Лонге в сражении с королевским войском при Спарсетре в 1247 г. потерпели поражение, то они, как говорится в «Сигтунских анналах», «потеряли свою свободу». Очевидно, что, как ни страдали бонды от затрат на пиршества и постои, эти укоренившиеся, вошедшие в обычай затраты не так их удручали и разоряли, как регулярные поборы, в которых они видели нарушение обычая, нарушение неписаных законов и нанесение ущерба своим свободам. А откуп оркнейским ярлом податей, которые бонды островов платили королю
[1120], уже прямо вводил среди исландцев европейские обычаи.
