Вообще относительно прав вольноотпущенника на имущество и его личной свободы возникает определенная неясность. Создается впечатление, что отпущенник в известной мере продолжал оставаться под мундиумом бывшего хозяина и, таким образом, был не вполне свободным человеком, а как бы вассалом хозяина, сохраняющим с ним личные связи и обязательства перед ним. Также не вполне ясно, когда это обстоятельство переставали лёскеру припоминать.
Такое впечатление подтверждает интересная история с отпущенником семьи Торбранда — Эрлюгом (из «Саги о людях с Песчаного Берега»). Он имел хутор, называвшийся «Двор Эрлюга». И когда Эрлюг умер, сыновья Торбранда потребовали этот хутор себе на основании того, что Эрлюг был их вольноотпущенником, хотя у него остался наследник. «Двор Эрлюга» они так и не получили
[1311], но их претензии возбуждают некоторые вопросы. Следует ли понимать это дело так, что двор принадлежал Торбранду и был дан Эрлюгу при освобождении от рабства на известных условиях, в качестве, например, держания на срок? Или пожизненно? Или это была собственность отпущенника, которая, однако, не могла быть вполне свободной, как и он сам?
То, что рабовладельцы селили рабов и отпущенников, оделяя их участками земли, уже известно из предыдущего материала. Во всяком случае, Эрлинг, отпуская раба на волю, давал ему кое-какое имущество и «место». Землю хозяева предоставляли чаще всего на дальних, необжитых территориях. Это были так называемые нуодлинги (новина, непаханые земли), которые еще надо было расчистить от леса, осушить от болота, короче — окультурить. Очевидно, что с таких земель было невозможно получить барщину, да и за оброком надо было ездить специально. Поэтому люди, получившие нуодлинг, редко или недолго оставались рабами: этот статус при таких условиях не имел смысла. Зато отпущенники платили за землю и входили в круг клиентов бывшего хозяина, что было вдвойне выгодно и удобно. Предоставление нуодлингов отпущенникам, как и раздача новины королями, играло большую роль во внутренней колонизации и демографическом подъеме, как известно, развернувшихся в Скандинавии в XI–XIII вв. и оборванных аграрным кризисом середины XIV в.
То, что отпущенники, перестав быть рабами, нередко оставались в доме хозяина как работники, возможно, и объясняет тот несомненный факт, что люди саги как бы ставили знак равенства между рабом и работником, рабыней и служанкой.
Наемные работники
Наемного работника, обычно безземельного или бедного человека, как и домашнего слугу или подмастерье, называли дренгом.
Во всех областных законах, начиная с самых ранних их списков, положение как бездомных людей-лёскеров, так и имеющих какое-то пристанище бедняков регулируют особые статьи. Эти люди обычно работают в чужих усадьбах в качестве поденщиков (legodreng, букв. «наемный помощник»
[1312]). Законы Готланда, а также более поздние законы основных Скандинавских стран принуждают их к труду по найму
[1313]. Однако они являются лично свободными, а потому имеют известные права свободных. Так, некий бродяга, а с ним еще 10–12 человек, «ходил с места на место», но на тинге устроил свою землянку («Сага о Гисли», гл. XXVIII), т. е. имел на нем право голоса. Однако бедняка можно было ударить палкой по голове просто потому, что ударившему не нравилось, «когда рядом бродят всякие рабы и нищие»
[1314].
В третьей четверти XII в. в Норвегии разгорелось восстание под руководством Эйстейна Девчушки (ум. 1177), которое описано в «Саге о Магнусе сыне Эрлинга» (гл. 36) и в котором участвовали прежде всего лёскеры разного типа.
Истоки появления категорий бедняков и бездомных людей относятся к периоду викингов, вероятно, даже и к более раннему времени. По крайней мере, в сагах такие люди уже представлены. Конечно, между бедняком и нищими бродягами имелись существенные различия: бедняк был оседлым человеком, нередко семейным, нищий же жил где придется. Бедный бонд из «Саги о Греттире» живет дома один с женой, вдали от всех. У другого бедного бонда «нет ничего за душой», так что он может содержать только себя и жену, прокормить же третьего человека на может
[1315]. Или: «Западнее Белой Реки, у Холма Тьодольва… теперь» стоят дома бедняков. Дом состоит из одной комнаты, дверь в которую расположена «в середине землянки» и выходит, соответственно, прямо на улицу. В той же «Саге об исландцах» «поносная» (т. е. ругательная) виса № 49 обвиняет Торвальда в том, что он вырос «в бедной части страны», в той четверти Восточных Фьордов, где люди кормятся «рыбными мордами» (!). Автор «поносной висы» Гудмунд пишет также о «следопыте столовых» — человеке, который ищет, где можно подкормиться
[1316].
Бездомные, вконец обнищавшие люди, становясь бродягами, подрабатывали разными способами. Так, бродяга Откель, внук Торира с Осенних Жилищ в Островной Округе, «был бродяга и ходил по побережьям вместе с одной женщиной, продавая горшки»
[1317]. Другие бродяги занимались разбоем. В «Саге о Греттире» говорится: «Тогда (т. е. в XII в. — А.С.) часто бывало в Норвегии, что лесные бродяги и разбойники выходили из лесов, угрожая жителям поединком, уводили женщин или силой забирали у людей добро, если те не могли дать им отпор». На йоль к хозяину Эйнару, старому, богатому и семейному, заявилась «некая шайка», потребовав красавицу дочь хозяина. Разбойников отбили. Примечательно, что их предводителя сага называет то викингом, то бродягой, то берсерком
[1318]. Но в сагах грань между последними редко уловима, для саги это зачастую все те же «низы». До победы христианства к нищим и бедным, в том числе родичам, «относились дурно».
В сагах мы читаем о «нищих и бедняках»
[1319], о Сигмунде, который «с женой и сыном ходил по дворам и побирался»
[1320]. Вероятно, как раз из таких людей и состоял по преимуществу слой наемных работников у бондов и знати. Если сага повествует о том, что «с Торстейном поехали живший у него норвежец и двое из его работников»
[1321], то, вероятно, норвежец был его гостем или охранником, а работники наймитами; тем не менее все трое участвовали в случившейся вскоре драке с соседями, в которой работники погибли.
