Таким образом, постепенно обнаруживается, что некая инаугурация короля в Скандинавии все же имела место, хотя, возможно, лишь с конца XI–XII в. и не всегда проводилась в соответствии с определенным, полным ритуалом. Как выясняется, эта процедура включала несколько этапов. В первый входили выборы на тингах и обмен клятвами между королем и представителями народа, тронная клятва короля и вассальная присяга знати. Второй, уже одномоментный, включал в себя возложение на голову монарха короны, на плечи — мантии, в руки — жезла. Известна также применительно к этой процедуре особая роль королевского меча. Судя по аверсу монеты объединителя Швеции Олава Шётконунга, корона короля представляла собой обруч с несколькими возвышающимися зубцами; кроме того, король держал в руке жезл — еще один символ верховной власти. Во всем этом присутствуют следы западной модели, во всяком случае отраженной на англосаксонских монетах.
Первым королем Швеции, о коронации которого имеются прямые свидетельства, был Эрик Кнутссон (1208–1216), но не исключено, что короновался и его отец Кнут Эрикссон, возможно прошедший и обряд помазания (ок. 1167 — ок. 1195, «dei gratia… rex…»)
[1409]. Утверждение ритуала помазания у скандинавов относят обычно к середине XIII в. Первым королем Норвегии, фактически получившим помазание на престол, был, видимо, Магнус Эрлингссон (коронован ок. 1163/64), а в Дании — Кнут IV (1170). Однако что касается Дании, то, имея в виду ее более раннюю христианизацию и теснейшие многовековые связи с Англией и континентальными соседями, коронация там, возможно, имела место в какой-то форме и до XII в.
[1410]
Итак, король в Скандинавских странах был непосредственно связан с народом, причем эта связь была и прямой, и обратной. Местные обычаи в отношениях с верховной властью имели характер общественного договора, учитывающего права и обязанности сторон. Власть должна была следить за соблюдением законов, прав и свобод подданных и защищать их, народ — оказывать повиновение и почтение, вносить положенные платежи и участвовать по призыву правителя в ополчении. Нарушение соглашений государем давало народу право поднять законное восстание (известная юридическая позиция bellum iustum), сместить и даже убить государя. В «Саге об Олаве Святом» Снорри Стурлусон изобразил упландского лагмана Торгнюра, который на тинге угрожал королю восстанием и лишением его престола, если он не будет выполнять волю бондов. Отрицательные определения правителей типа «дерзкий», «заносчивый», «злой», «гордый» и им подобные, данные народом, исходящим из неких идеальных норм, служили политико-идеологической посылкой, мотивацией действий против короля и использовались самими королями, чтобы избежать обвинения в «коварных» действиях, придать тому, что ими совершено, законный вид.
Вместе с тем несомненно, что король в эпоху викингов уже стоял над народом, в том числе над знатью: он все же был «первым среди равных». Хотя особые законы «о праве короля» в той же Швеции фиксируются только письменным правом, т. е. уже после окончания эпохи викингов (в областных законах XIII в.), но многие их важные положения сформировались в предшествующие столетия и, скорее всего, действовали по традиции. Из «Саги о Харальде Прекрасноволосом» (гл. XXXI) известно, в частности, что штраф за убитого сына Харальда составил 60 марок золотом — огромную сумму, в 20 раз превышающую виру за любого свободного
[1411]. Об «особости» персоны короля свидетельствовали и законы Кнута Великого в Англии.
Сакрализация личности и власти короля
Сакрализация правителя, связанная с его «особостью», играла значительную роль в средневековом мире Европы. В Скандинавии она отмечается достаточно рано, уже тогда, когда малые короли достигали возвышения над массой народа в стратифицированном, но еще родо-племенном обществе. Это представление было частью «коллективного бессознательного», отражавшего языческое религиозное одушевление власти. По мере развития средневекового общества и его христианизации сакрализация правителя оказалась заимствованной и усвоенной политическим сознанием
[1412].
Согласно «Песни о Риге», король не только получал свою власть от одного из высших богов языческого пантеона, но и происходил непосредственно от бога и им же был наделен сверхъестественными свойствами и умениями. Говоря иначе, на короля в эпоху викингов распространялось свойственное язычеству представление о всеобщности божественного, — не только о пронизанности им всего земного, но об их взаимном слиянии. Король для скандинава, согласно этому выработанному идеалу, — земное воплощение бога. Он красив и светловолос, статен и силен. Он — олицетворение и носитель судьбы, «фортуны», удачи или неудачи племени, народа, всей страны. Судьбоносность — часть достоинства правителя.
Судьба, вера в нее, как нам уже известно, играли очень большую роль в представлениях скандинавов. Но судьба — не абсолютное предначертание, на нее можно влиять, ухудшать или исправлять ее. И если речь идет о судьбе общества, то здесь очень важную, подчас решающую роль могут сыграть действия государя. Если король лично задабривал богов, например, на пире совершал в их честь возлияния или во время праздника приносил им жертвы, удача его народа возрастала. На мой взгляд, такой ритуал — наследие жреческих функций вождя. Подтверждение этой мысли можно найти в «Саге об Инглингах», где перечислены короли, принадлежащие к этому роду, который возводится к богу (Ингви-Фрею или Одину), а пятнадцатый по счету легендарный король Инге назван в саге жрецом.
В сагах и скальдических песнях короля называют «приносящий урожай», «приносящий счастье». Король дает людям пищу и как бы распределяет жизненные средства: «Ньерд дарует людям урожайные годы и богатство», — говорится в «Саге об Инглингах» об одном из древних конунгов свеев (гл. IX)
[1413]. Здесь Снорри как бы объединяет удачливого конунга и бога плодородия.
В «Саге об Эгиле» (гл. III) знатный человек из округа, где малым конунгом был некий Аудбьярн, отказался сражаться на его стороне против короля Харальда (тогда еще Косматого), говоря: «У Харальда немалый груз счастья, а у нашего конунга нет даже полной горсти его». И тело, и кровь короля могли принести благополучие. Не случайно — согласно легенде — в языческие времена тело «урожайного» короля Хальвдана расчленили, дабы похоронить в разных областях Норвегии («Сага об Инглингах», гл. IX). В «Саге об Олаве Святом» рассказывается, что кровь этого короля после его гибели исцелила человека от слепоты (гл. CCXXXVI), а в «Саге о Ньяле» повествуется, что кровь того же Олава Святого, «принявшего славный венец мученичества», попала на сломанную руку мальчика и рука сразу срослась (гл. CLVII; см. также гл. XXXXIII). Описываются и другие чудеса Олава Святого, обнаружившиеся после его кончины. Еще и в первой половине XIII в. король Дании Вальдемар II Победоносный считался в народе «человеком фортуны» и целителем. Когда он проезжал на своем коне, люди сходились к пути его следования, прося государя взять на руки их детей и проехать по засеянным полям, чтобы дети росли здоровыми, а поля плодоносили.
