За такие преступления, как «злодеяния», были только две возможные кары: объявление по суду «вне закона» с конфискацией имущества и изгнанием или оплата кровью, т. е. убийство виновного без суда и без попытки к нему прибегнуть. Имя того, кто совершил «позорное преступление», нередко вырезали на «столбе позора» (nidingsstangr), увенчанном лошадиной головой и воздвигаемом на видном месте.
Вот один из случаев «злодейского поступка», подробно описанный в саге. Во время сражения двух групп молодежи, имевшего характер соревнования (молодые люди как бы мерились силами «стенка на стенку»), среди первых бойцов были названые братья Флоди и Торольв сын Эрлинга. Они всегда дрались вдвоем, спиной к спине, так что победить их было трудно. Но один из противников, «хвастливый юнец», который хотел покрасоваться и стать вожаком в своей партии, победил непобедимых бойцов, ударив Торольва в висок камнем, зажатым в правой руке и прикрытым рукавицей. Торольв умер мгновенно. По законам страны за такое преднамеренное и злодейское убийство полагалось лишение мира и вечное изгнание. Юнец пытался доказать, что у него не было ни умысла, ни камня, что такой случай вполне возможен в кулачном бою, и потребовал созвать тинг округи.
Тинг собрался на традиционном месте, на поляне, где для такого случая всегда лежали большие сосновые бревна, на которых мужчины и расселись. Нашлись свидетели, которые видели в руке у ответчика камень, и, таким образом, его вина в предумышленном и подлом убийстве была доказана. До рассвета он должен был покинуть Норвегию, а его родичей обязали выдать вергельд пострадавшей семье. Поскольку Торольв сын Эрлинга был знатный человек, за него был положен и большой «выкуп крови». Отец убитого получал от отца убийцы «гривну головы»
[1762]; брат убитого от брата убийцы получал «гривну брата», а двоюродный брат со стороны отца получал от такого же родича убийцы «гривну двоюродного брата». Вместе получался чуть не килограмм серебра. Правда, вместо серебра можно было отдать добротный корабль, отделанный золотом или серебром меч или другое дорогое оружие и т. д. Но все это были суммы, которые семье убийцы, сына простого бонда, вряд ли были под силу, так что семья была разорена.
Этот эпизод интересен рядом конкретных сведений: о вирах за «злодеяние», например, о том, что размер виры зависел от общественного положения тяжущихся, а также о первых получателях и плательщиках виры при убийстве.
С другой стороны, можно было «убить без правовых последствий», т. е. не понеся наказания, как бы законно. Это происходило в том случае, если убивали человека, застигнутого на месте преступления или объявленного вне закона
[1763], о чем говорилось выше.
Нередко в сагах, прежде всего родовых, говорится об убийстве раба или рабов. Это еще одно прямое свидетельство того большого места, которое занимали в том обществе рабы. Уже упоминалось и о том, что господа нередко принуждали своих рабов к бесчестным поступкам, даже к прямым преступлениям, обещая за это свободу. Так, когда богатый и именитый Торольв ополчился на соседа, достойного бонда Ульвара (см. выше), он подбил шестерых рабов сжечь бонда в собственном доме. Сын Торольва перехватил этих рабов и повесил их. Торольв обратился за помощью к многоопытному Снорри Годи, чтобы сыну не пришлось платить общине виру за убийство рабов. Снорри Годи взялся за это дело, потребовав в уплату за ведение дела землю с лесом, очень ему нужным. Дело он выиграл, поскольку доказал, что рабы были убиты не на месте предполагаемого преступления, а совсем в другом месте
[1764].
В «Саге о Ньяле» (гл. XXXVI) за убийство работника-раба виновного присудили к вире в 12 эйриров серебра. Однажды герой известной саги Гуннлауг Змеиный Язык остановился у знакомого богатого бонда, пастух которого без спроса взял его верховую лошадь и вернул ее всю в мыле. Гуннлауг за это ударил парня так, что тот упал без памяти и умер. Хозяин-бонд взял за него только 1 марку серебра, что было очень маленькой, чисто условной суммой; можно предположить, что в данном случае хорошие отношения со знатным соседом были этому бонду дороже виры. Существовало правило, что убивший чужого раба должен доставить его владельцу виру в размере 12 эйриров серебра до третьего захода солнца, разумеется, в присутствии свидетелей. В этом случае тяжба не возбуждалась.
Необходимо также отметить, что у скандинавов этого времени возбуждался серьезный иск и за ложное обвинение
[1765].
«Нож сказал»: кровная месть
По ходу всего изложенного выше то и дело мелькали упоминания о сведении счетов вне суда, без законного судебного разбирательства. Закон, как уже говорилось, предполагал вполне возможным такое примирение сторон, например за счет своевременной и в должном объеме уплаты виры. Но среди внесудебных форм разрешения конфликтов была и старинная, традиционная кровная месть. Интересно, что она нередко становилась следствием судебной тяжбы, решенной, по мнению одной из сторон, неверно. Так, Эгиль после суда все же убил зловредного Анунда
[1766]. Один из персонажей принял решение судиться из-за убийства его тестя, а когда тяжбу отвели, убил того, кто отвел тяжбу
[1767].
Обозначение поступков, подвигов, выяснения отношений и защиты чести как «слов оружия» было в Скандинавии в течение VIII–XIII столетий культурно значимым мотивом
[1768]. Это великолепно иллюстрируют и саги, и эпическая поэзия, и поэзия скальдов. «Кровью взыскать с виновного» (поэма «Беовульф», ст. 1276) было долгом, невыполнение которого наносило ущерб чести и законного мстителя, и всего его рода. «Мстить за друзей, а не плакать бесплодно», — учит поэма (с. 1384 и сл.). И не без умысла замечает: «…однако Онела / за смерть племянника не мстил убийце» (ст. 2613), делая намек либо на ослабление родовых уз, либо на нерешительность дяди убитого. Конечно, бывали случаи, когда месть оказывалась невозможной. Например, в той же поэме «Беовульф» повествуется о том, как однажды человек по неосторожности, без всякого злого умысла стрелой убил своего брата. Отец не мог воздать невольному убийце, родному сыну, и убитый остался неотмщенным (ст. 2430–2440).
Не только решительность и бесстрашие в битвах, но и кровная месть за обиду, оскорбление, попрание достоинства, немотивированное ранение и, разумеется, убийство было делом чести для скандинава. И не случайно в сагах, где часто описывается догосударственное общество, это дело чести свершалось неукоснительно. Выполнение его брали на себя дети, братья и шурины, отцы, дяди, близкие друзья, сотоварищи убитого
[1769]. Когда Ньяля в ходе распри враги сожгли вместе с женой и ребенком в его собственном доме (ок. 1000), это привело к кровопролитнейшим столкновениям сторон на альтинге и кончилось отмщением
[1770]. За подобное преступление в «Саге о Гисли» отомстили тем, что сожгли поджигателей в их собственном доме
[1771].
