Обратный путь занял у нас очень мало времени, вскоре я могла
распрямиться, из темноты показалась мумия. Натянув перчатки, Мышильда вернула
ей бумажник, ключи и записку, а я занялась порогом. Стало ясно, почему
Мышильда, сделав шаг в подземный ход, едва не упала. Верхняя ступенька была
очень узкой, камень так отесался, что удержать на нем ногу было делом нелегким.
Как ни старайся, она упорно соскальзывала, пролетала мимо второй ступеньки и
оказывалась на выщербленном полу. Как раз в этом месте в камне пола была
изрядная выбоина. С величайшей осторожностью я попробовала спуститься еще раз и
угодила ногой в эту самую вмятину. А у нашего трупа фонаря с собой не было, и
спускаться ему пришлось в кромешной тьме.
— Чего? — задала вопрос Мышильда, уже некоторое
время наблюдавшая за моими манипуляциями.
— Думаю, лодыжку он сломал именно здесь, вот на этой
самой ступеньке. Шел в темноте, возможно, спешил, нога соскользнула, неловко
попала в эту выбоину, и перелом лодыжки обеспечен.
Мышильда пришла к такому же выводу.
— Очень правдоподобно, — кивнула она. —
Только вот на кой черт ему было сюда лезть, если не за нашими сокровищами?
— Еще один троюродный? — усомнилась я. — А
что, если это Ленкин ухажер? Ну тот, кого пришли арестовывать, когда пожар
уничтожил наше родовое гнездо? Очень похоже: два паспорта, записка, в которой
фигурируют два прозвища, Боцман и Мотыль. Торопливость, из-за которой он ногу
сломал…
Мышильда опять согласно кивнула, чудеса, да и только.
— Очень похоже. Только отчего он умер в таком случае?
— Он мог задохнуться угарным газом, огонь бушевал даже
в подвале, ты сама видела, как полки обгорели.
— Чего ему было задыхаться, если выход совсем рядом?
Здоровый мужик даже со сломанной лодыжкой вполне сможет проползти эти несколько
метров, тем более что речь идет о собственной жизни.
— Выполз бы он, и что? Стал возле реки «караул»
кричать? Чтобы милиционеры услышали и с собой прихватили?
— Положим, он не хотел выползать, но устроиться возле
решетки, чтоб свежим воздухом подышать и не задохнуться, просто обязан.
В словах Мышильды была железная логика, но отказываться от
удобной версии мне не хотелось.
— А если он, сломав ногу, потерял сознание от боли?
Упал и лежал, а тут угарный газ — и кончина от удушья.
Сестрица скривилась, но все-таки неопределенно сказала:
— Может быть.
— Надо узнать имя Ленкиного возлюбленного и отправить
Иннокентия Павловича на разведку. Когда человек делом занят, всякие глупые
мысли его не посещают, так что работа ему на пользу.
— Хорошо, — ответила Мышильда. — А сейчас
пойдем отсюда. Надоел мне этот склеп до смерти.
Мы вышли и тщательно заперли за собой дверь, оставив рюкзак
в подземелье — надобности сейчас в нем не было.
Только-только мы вылезли из подвала, как увидели Евгения. Он
сидел возле шалаша и пытался придать туловищу Михаила Степановича сидячее
положение. Туловище сидеть не желало и попеременно заваливалось то вправо, то
влево. Поначалу я решила, что объясняется это обильным возлиянием, но,
приглядевшись, поняла, что все не так просто. На лбу предпоследнего наметилась
выдающихся размеров шишка, глаза были сведены к переносице, а всю картину
завершала блаженная улыбка, точно приклеенная к физиономии.
— Что это? — удивилась Мышильда.
Увидев нас, Евгений вздрогнул и выронил Михаила Степановича.
Тот упал головой на телогрейку и отчетливо сказал:
— Ой, — а мы вздохнули с заметным облегчением.
— Вы где были? — удивился Евгений. Из этого
вопроса я заключила, что подпол он обследовал, оттого соврала, слегка стыдясь:
— Купаться ходили. Жарко.
— А-а-а, — протянул он, в изумлении глядя на наши
запачканные спортивные костюмы.
— Что с Михаилом? — поинтересовалась я, чтобы
немного отвлечь его.
— Сторожил, а этот вредитель, жилец соседский то исть,
опять шастал. Михаил стал его гнать, а он в него палкой швырнул и угодил прямо
в лоб, а сам в дыру утек. Я-то как раз шел, чтобы вас к столу позвать, а тут
такая незадача.
Михаил к этому моменту раскрыл глаза и даже смог приподнять
голову. Мышильда, с любопытством заглянув в его лицо, сказала без видимой
радости:
— Жить будет, — и, переведя взгляд на дыру,
прошипела:
— Убить его, что ли?
— Нельзя, — вздохнула я в отчаянии, потому что
руки у меня прямотаки чесались. — Он троюродный.
Я решительно зашагала к соседской дыре. В ней как раз
появилась физиономия Эдуарда, и я быстро схватила его за уши:
— Ах ты, гад…
Мышильда мигом подскочила сзади и отвесила ему два пинка, с
левой ноги и с правой. Он попытался лягнуть мучительницу в ответ, но я,
отпустив его уши, схватила за нос. Он взвыл и стал оседать на землю, чему я
воспрепятствовала, предложив ему «показать Москву». Он взвыл еще больше и с
французским прононсом, невесть откуда взявшимся, прокричал:
— Отпусти, дура!
За «дуру» тут же схлопотал затрещину и затих, продолжая дико
вращать глазами. Я пристроила его возле забора и укоризненно сказала:
— Ты изувечил Михаила.
— Ты, гад, зачем палкой швыряешься? — налетела на
него Мышильда. — Ишь, умник какой, палкой… Я тебе покажу, как с холодным
оружием на человека…
В этот момент на крыльце дома, где временно проживал наш
троюродный братец, показалась хозяйка и заголосила.
— Вы что орете, гражданочка? — с любопытством
спросила Мышильда, подходя к ней ближе. Бабка схватилась за сердце и заорала
еще громче. Потом собралась с силами и отчетливо прокричала:
— Убивают…
— Кого? — не поняла сестрица. Тетка ткнула пальцем
в забор, рядом с которым отдыхал троюродный и стояла я. — Они их не
убивают, — покачала головой Мышильда, — и даже совсем наоборот. Ваш
жилец ихнему мужу нанес повреждение, бросил палку и угодил в лоб. Сами
подумайте, ежели каждый начнет палками швыряться, так это что же будет?
Пожалуй, на улицу не выйдешь. Как считаете?
— Считаю, — пролепетала бабка.
— Вот, — обрадовалась Мышь. — А как ихний муж
пострадавший, они, стало быть, и гневаются. А вам совершенно незачем кричать.
