— Просто не знаю, что и делать, горевать или
радоваться, — растерялась я, в самом деле совершенно не зная, что делать,
когда люди исчезают прямо из-под носа. — Макс, — сурово спросила я,
поразмышляв некоторое время. — Вы точно к этому руку не приложили?
— Как на духу, — сказал он и перекрестился.
Тут я вспомнила, что Иннокентию Павловичу известны далеко не
все несчастья, обрушившиеся на нас, и, уронив слезу, сообщила:
— Евгений пропал.
— Евгений? — вытаращил глаза Иннокентий. —
Что, оба пропали?
— Оба, — в три голоса ответили мы.
— Это черт знает что такое, — возмутился
Иннокентий Павлович и твердо заявил:
— Елизавета, вам лучше переехать в мой дом, я имею в
виду дом напротив. Здесь оставаться, безусловно, опасно.
— Может, и переедем, — вздохнула я. — Как же
жить без хозяина?
— Идемте на пустырь, — сказал Максим. —
Участковый ждет.
Однако Иваныч нас не ждал. Более того, на пустыре его не
было. На мокрой земле отчетливо виднелись следы ботинок, надо признать,
выглядевшие очень замысловато, точно человек ходил по кругу. Мы долго на них
пялились, а потом позвали:
— Иваныч…
Нам никто не ответил. Дождь кончился минут двадцать назад,
но сидеть в мокрой траве было неприятно. Мы вернулись в дом, удивляясь тому,
что участковый ушел, не сообщив нам об этом. К тому же как-то не верилось, что
в такую сырость он пробирался задами с неведомой нам целью, потому что на улицу
он точно не выходил. Встретив Иннокентия Павловича, мы разговаривали с ним у
палисадника и участкового непременно заметили бы.
— Просто мистика какая-то, — покачала головой
сестрица. — Народ исчезает, как деньги перед праздником.
— Никуда он не исчез, — отмахнулся Максим. —
Пошел к соседям разузнать, не видел ли кто пропавших. Побродит и вернется.
Участковый не вернулся, зато появилась его жена. Мы все еще
терялись в догадках и пили чай в кухне, ожидая, когда на улице немного
подсохнет и можно будет приступить к поискам подземного хода, и тут, стуча
каблуками по ступеням, пришла Настасья Филипповна, супруга исчезнувшего
участкового, и крикнула:
— Хозяева, есть кто дома?
— Есть, — ответила Мышильда, а Настасья
Филипповна, улыбаясь и озорно на нас поглядывая, поздоровалась и спросила:
— Мой-то у вас?
Мы переглянулись, потому что с половиной Иваныча до сего момента
не были знакомы.
— Простите, вы кого спрашиваете? —
поинтересовалась я, чувствуя, что и в самом деле могу упасть в обморок.
— Иваныча, участкового нашего. Я его жена.
— Очень приятно, — брякнула Мышильда, а Максим
подвинул даме стул.
— Присаживайтесь, — пролепетала я. Настасья
Филипповна, все еще улыбаясь, ответила:
— Спасибо, времени нет. В театр собрались. Иванычу
билеты дали, на оперетту. Где он?
— Ушел, — ответила я и вздохнула.
— Куда? — не поняла супруга участкового и стала
гневаться:
— Куда ж его черти уволокли? Ведь русским же языком
говорила… Давно ушел?
— Давно, — сознались мы. Она задумалась и плечами
пожала:
— Сказал, до вас дойдет, спросит, как супруг ваш, и
сразу домой… А супруг-то нашелся?
— Нет, — ответила я.
— А хозяин где? — нахмурилась Настасья Филипповна,
не обнаружив такового за столом.
— Тоже пропал, — брякнула Мышильда, вытаращив
глаза. — И ваш следом… то есть он пошел на пустырь, и мы за ним, а там уже
никого…
Женщина начала бледнеть и села на стул.
Следующие два часа мы метались по улице в поисках
участкового. Следует сказать, что проживал он неподалеку, на этой же улице, в
доме номер сорок три, и вскоре поиски приняли общенародный характер. Искали и
стар и млад, больше, конечно, млад, создавая много шума и неожиданно выскакивая
из-под ног. К поискам подключили всех дворняг в округе и одного добермана,
который во всеобщей суматохе так разволновался, что залез под чужое крыльцо и
громко выл.
Кто-то вспомнил, что Олимпиада Самсоновна, бывшая актриса
местного театра, проживающая в доме номер пятьдесят, хорошо гадает на кофейной
гуще и может указать, где лежит пропавшая вещь. Мы кинулись в пятидесятый дом.
Хозяйка сидела в кресле и раскладывала пасьянс. Взглянув на нее, я поняла, что
она вполне могла знать моего прадеда Дормидонта, и уж совсем было собралась
спросить ее об этом, но тут вмешалась Мышильда и напомнила, что мы здесь не
просто так, а по делу. Помочь Олимпиада Самсоновна не отказалась, но кофе у нее
был только растворимый, как, впрочем, и у нас, и у девяти ближайших соседей. С
гущей ничего не вышло, но, чтобы не отпускать нас просто так, с пустыми руками,
Олимпиада Самсоновна погадала на картах и пообещала мне дальнюю дорогу,
казенный дом и бубнового короля в придачу.
Все испортила сестрица, истолковав гадание по-своему:
— Будет нам дорога в КПЗ и душка-следователь…
— За что? — перепугалась я.
— Так ни за что и будет.
Жена Иваныча безутешно рыдала на соседском крыльце, доберман
все еще выл, а никто из троих пропавших так и не появился. Кто-то догадался
позвонить в милицию, но там к исчезновению людей, в том числе к пропаже
участкового, отнеслись без должного уважения и посоветовали ждать — авось и
вернутся. Востроносая бабка Анна, бывшая хозяйка троюродного, утешая Настасью
Филипповну, к случаю вспомнила, как пропал Митька Хорев. Его тоже долго искали,
а обнаружили, когда сошел снег. Мышильда рассвирепела и грозно рыкнула:
— Где сейчас снег?
— Так выпадет, — съязвила бабка, — а потом
растает. Помяните мое слово, тогда и найдем.
К этому моменту Настасья Филипповна уже лежала на ступеньках
без чувств. Бабка взвизгнула:
— Ох, сердешная… — И добавила с глубоким
удовлетворением:
— Как переживает…
— Идем ход искать, — решительно заявила
сестрица. — У меня предчувствие, что все в него упирается. Трава успела
уже подсохнуть.
Максим ее поддержал — и насчет «упирается», и насчет
травы, — и мы пошли.
На первый взгляд фундамент выглядел как обычно, и все-таки
чувствовалось в нем что-то зловещее.
