— Ой… — Вопль гулко отозвался в каменном лабиринте, и
далее прятаться уже не имело смысла. Поэтому Макс включил фонарь, и мы
устремились к гробнице. Из темноты возник череп, но почему-то он лежал у нас
под ногами, потом еще один и еще, все черепа вдруг переместились на пол. Вскоре
причина стала ясна — крышка гробницы была сдвинута. Мотыль стоял рядом, сунув
внутрь свою голову вместе с руками, как видно, прихватывая наше добро.
— Мамочки… — вдруг охнула сестрица, а Макс сказал:
— Черт.
Тут и я чертыхнулась. Мы подошли вплотную, а родственник так
увлекся, что на нас даже не взглянул. Потом я поняла, что он вовсе не стоит,
как казалось вначале, а висит.
— Чего это он? — удивилась я, а Макс опять сказал:
— Черт, — и ухватился за Мотыля, передав фонарь
Мышильде.
Тот завалился на сторону, и мы увидели его голову, точнее,
то, что от нее осталось. Кто-то очень сильно ударил его по затылку, и, судя по
всему, не один раз.
— Монтировка, — сказала Мышильда недрогнувшим
голосом. И точно — окровавленная монтировка валялась в пяти шагах от нас.
— Видно, он ее сам и принес, чтобы крышку сдвинуть. А
кто-то подошел сзади и треснул его по голове.
— Конечно, мы ж ему про вредителя не рассказывали, и он
никого здесь встретить не ожидал.
Слово «вредитель» вернуло меня к мыслям о сокровищах.
— Что в гробнице? — спросила я.
— Ничего, то есть скелет. Выглядит неважно, и ни одного
бриллианта.
— Чертов сукин сын, — рявкнула Мышильда. —
Обскакал-таки троюродный.
— Ну, это мы еще посмотрим, — прорычала я и
кинулась к выходу, за мной сестрица и Макс с воплями:
— Кто? Что?
— Ты что, бестолковый какой? — удивилась
Мышильда. — Братец вашего Мотыля укокошил и сокровища свистнул.
— Почему братец?
— А кто тут еще шастает? Как увидел золотишко, подлая
душа не стерпела — взял грех на душу.
Пока она все так толково объясняла, я выбралась на
поверхность, выдернула сестрицу, съездила Максу по носу и нажала на рычаг. Макс
остался в подземелье. Слышно было, как он взвыл, а потом нецензурно выразился.
— Лизка, надо заявлять. Это не старый труп, а новый.
Никак нельзя без ментов, — зашипела сестрица.
— Заявим, — утешила я. — Только чуть позднее.
По справедливости сокровища наши, не могу я их отдать ни братцу, ни ментам.
Я побежала к Иннокентию, Мышильда, конечно, угнаться за мной
не могла и возникла возле крыльца, когда перепуганная хозяйка уже разбудила
последнего и он, на ходу застегивая пуговицы, в туфлях на босу ногу выскочил из
дома, вопя на всю улицу:
— Елизавета, ты сведешь меня с ума!
Мы загрузились в мой «Фольксваген», я села за руль, а
Иннокентий Павлович рядом приводил себя в порядок.
— Тебе нельзя, — сказала я Марье Семеновне. Она
сурово кивнула, а я добавила:
— Выпусти его из подземелья, вдруг он темноты боится.
Она опять кивнула.
— Давай, — а потом перекрестила меня на дорожку.
— Где вредитель живет? Помнишь ту, тайную квартиру, о
которой ты нам рассказывал? — спросила я Иннокентия.
— Конечно, помню, — возмутился он. — Только
что за спешка такая? Могли бы утром съездить.
— Не могли, — убежденно сказала я.
Свой разлюбезный «Фольксваген» я в то раннее утро не жалела
и преодолела расстояние до тайной квартиры братца в рекордно короткий срок.
— Вот этот дом, — ткнул пальцем Иннокентий,
которого тоже разобрало — он ерзал, целеустремленно смотрел в окно и подгонял
меня воплем:
— Быстрей…
— Какой подъезд?
— Второй…
Я свернула к дому, и в этот момент из второго подъезда
выскочил троюродный с объемистой сумкой в руке. Завидя нас, он резко рванул по
газону в сторону стоянки, где у него, судя по всему, была машина. Я тоже
влетела на газон. Иннокентий Павлович охнул, а я выругалась, забыв про то, что
я леди.
Шансов уйти у братца не было, он еще только пытался открыть
машину, а я уже затормозила рядом, выскочила из кабины, схватила его за плечо и
съездила кулаком в челюсть. Он охнул и стал сползать на землю, а я подхватила
сумку, поставила ее на капот и расстегнула «молнию».
— Что? — спросил Иннокентий Павлович, вытаращив
глаза так, что они буквально вылезли на лоб.
— Ничего, — простонала я в ответ.
И точно. Ни одного червонца или хотя бы завалящего
бриллианта. Сумка до отказа набита долларами, и хотя бы какое колечко на память
о прадеде. В этот момент разом произошли две вещи: троюродный начал подавать
признаки жизни, а из-за угла с диким воем выскочили милицейские машины, первая
притормозила, и из нее посыпался народ, Максим впереди всех. В настоящий момент
ни с кем из них встречаться мне не хотелось. Я бросилась к «Фольксвагену»,
оставив сумку на чужом капоте, предварительно еще разок стукнув братца, чтобы
он, очухавшись, чего доброго не сбежал. Мышильда не перестает повторять, что
милицейские жуткие неумехи и вороны, а в таких делах я ей доверяю.
Иннокентий Павлович занял водительское место, я еще дверцу
не успела захлопнуть, а мы уже неслись вперед, в буквальном смысле не разбирая
дороги. Одна милицейская машина осталась возле братца, а вторая предприняла
попытку догнать нас. Неудачную. Преследователи были на «Жигулях», а Иннокентий
Павлович что твой гонщик, если, конечно, машина, на которой он выступает, не
его личная. «Фольксваген» был моим, и мы ушли.
* * *
Через несколько минут Иннокентий тормозил возле палисадника,
Мышильда кинулась ко мне.
— Ну?
— Там только баксы, — сказала я, зная, что наношу
сестрице тяжелый удар. Она восприняла его с наследственной стойкостью.
Нахмурилась и сурово спросила:
— Лизка, ты ведь баксы не свистнула?
— Господь с тобой, — обиделась я. — Я же
честная девушка. «Бабки» чужие.
— Могла бы и прихватить пачку, от государства не
убудет, — совершенно неожиданно встрял Иннокентий Павлович. Я схватилась
за сердце, а Мышильда, погрозив ему пальцем, заявила:
— Все ваше адвокатское племя такое: лгуны и
корыстолюбцы.
