— Да? — обрадовалась я. — А Иннокентий
Павлович разжился ключом от чердака и лезет на крышу.
— Аферист, — презрительно бросил предпоследний и с
достоинством сообщил:
— Я занял у соседки денег, чтобы расплатиться за такси.
— Отдашь с первого гонорара, — кивнула я и
направилась к двери.
— Ты не оставишь меня, — перешел Михаил Степанович
на трагический шепот.
— Суп в холодильнике, солянка на плите.
Он бухнулся на колени и лбом уткнулся в пол. Обхватил мои
ноги руками и горько заплакал, перемежая всхлипывания выкриками: «Елизавета».
Значит, плохи дела: не только в долг не дают, но и к столу уже не приглашают. И
теперь перед ним трагический выбор: либо умереть, либо начать работать. Я
потрепала его по плечу и сказала:
— Есть место дворника.
Он вскрикнул и побледнел.
— А также сторожа. Сутки дежуришь, двое дома.
Михаил Степанович сполз на пол и распластался у моих ног. С
трудом дотянувшись до сумочки, я извлекла кошелек, пересчитала деньги и
положила сотню на журнальный столик.
— Все, — сказала я сурово.
В этот момент в дверь позвонили. Осторожно перешагнув через
Михаила Степановича, я пошла открывать. На пороге стоял Иннокентий Павлович в
мятом костюме, с галстуком, сбившимся набок. Волосы взлохмачены, глаза горят
нездоровым блеском, знакомый аромат коньяка известил мое обоняние, что последний
основательно поддержал себя перед решительным разговором.
— Лиза, — начал он, но я перебила:
— Момент, Михаил Степанович еще не закончил свой
монолог.
Последний с любопытством заглянул в комнату, где Михаил
Степанович орошал слезами ковер на полу, а я пошла к телефону и набрала номер
Мышильды.
— Алло, — пискляво отозвалась она, а я
осчастливила ее:
— Собирайся в экспедицию.
— Ты это серьезно?
— Конечно.
— А деньги?
— Деньги — мои проблемы.
— Мы правда туда поедем? — недоверчиво
переспросила сестрица.
В этот момент оба бывших супруга простерли ко мне руки с
воплями:
— Елизавета… — один басом, другой дискантом, и я
рявкнула:
— Да хоть к черту.
Сборы были недолги. Я легка на подъем, а в тот день на меня
напала особая легкость, чему немало способствовали два обстоятельства: вопли
Михаила Степановича за стеной, походившие на рев раненого медведя, причем
медведя музыкального (он то и дело сбивался на мотив популярной ямщицкой
песни), и ночное бдение Иннокентия Павловича в кустах возле дома. Он занял там
позицию ближе к одиннадцати вечера, курил, смотрел томно на мои окна и время от
времени устраивал под ними пробежки, восклицая: «Ах, Лиза, Лиза», чем очень
волновал меня и нервировал соседей. К утру я была готова отправиться куда
угодно. Южный берег Крыма, безусловно, предпочтительней, но я уже обещала
Мышильде, что возьму ее с собой, а везти ее к морю не хотела из вредности.
Хочется ей искать сокровища, пусть ищет.
В девять утра Иннокентий Павлович, вдоволь набегавшись,
возник на пороге моей квартиры. Михаил Степанович оглашал громким храпом
жилище, но звонок в дверь его потревожил, и он предстал перед нами в оранжевой
пижаме и разных тапочках.
— Иннокентий Павлович, — сказал он с
достоинством. — Не мешало бы вам подумать о людях. Мы отдыхаем. Вчера вы и
так слишком долго отвлекали Елизавету от домашних дел, а сегодня в такую рань
мы вновь вынуждены вас видеть.
— Да пошел ты… — ответил Иннокентий Павлович, который,
будучи на восемь лет моложе и чуть крупнее своего предшественника, иногда
сгоряча мог себе и позволить кое-какие вольности.
— В чем дело, Лиза? — вскинув голову, мелодично
пробасил Михаил Степанович, а я с улыбкой сообщила:
— Вынуждена вас покинуть. Отбываю в экспедицию.
— А как же твоя работа? — забеспокоился Михаил
Степанович (к моей работе он относился с трепетом).
— Мертвый сезон, — утешила я. — Отправляюсь
сегодня.
— С кем? — насторожился Иннокентий Павлович.
— С сестрицей, а вы тем временем займитесь разменом
квартир.
Развернувшись на пятках, я пошла за чемоданами. Оба бывших
сунули головы в дверь и стали наблюдать за мной, потом в два голоса вопросили:
— Ты куда?
— За сокровищами, — охотно сообщила я.
— За какими? — проявил интерес Михаил Степанович.
— За семейными.
— Это опасное предприятие, — встревожился
он. — Рядом с тобой должен быть мужчина.
— Может, повезет, — пожала я плечами.
— Я хотел сказать, что мог бы поехать с тобой, —
обиделся Михаил Степанович, а Иннокентий Павлович двинул его в ребра локтем,
вроде бы нечаянно, и заметил:
— А почему это вы? Я тоже могу. И у меня отпуск. В
конце концов, я имею больше прав.
— Плевать, — презрительно бросил Михаил
Степанович, театрально выбросив вперед ладонь. — Я люблю Лизаньку, любовь
выше условностей, что нам людское мнение…
Иннокентий Павлович опять двинул локтем, и Михаил Степанович
декламацию прекратил.
— Все, ребята, — заявила я, с улыбкой глядя на
них. — Вы тут развлекайтесь, а я вслед за мечтой… Михаил Степанович, как
там дальше?
— Белеет парус одинокий, — грустно сказал
Иннокентий Павлович, а Михаил Степанович забеспокоился:
— Лизанька, а экспедиция продлится долго?
— До первых морозов, — ответила я.
— А как же… я имею в виду… — В этом месте он трагически
вздохнул, а я перевела взгляд на журнальный столик. Сотня уже исчезла. Заметив
мой взгляд, Михаил Степанович приуныл и ссутулился.
— Тебе следует немного похудеть, — бодро заявила я
и скомандовала:
— Берите чемоданы и к машине.
Предварительный этап намеченной экспедиции на этом не
закончился. Заехав за Мышильдой, которая тоже собрала три чемодана, непонятно
зачем — проку от ее нарядов как от дождя в январе, мы отправились к ее маме,
моей тетке. Она проживала
