В бабушкином доме, где хранились семейные реликвии. В то,
что мы решили искать сокровища, тетка Анна поверила не сразу. Мышильде она
вовсе не верила, в принципе и никогда, обвиняя в хитрости и двуличии,
унаследованном от сбежавшего родителя.
— Лизка, неуж правда? — спросила тетка, напоив нас
чаем и внимательно выслушав.
— Правда, — кивнула я. — Если они там есть, я
их найду.
— Ага, — легко согласилась тетка и пошла в чулан,
откуда вернулась с коробкой из-под сапог. В коробке хранились материалы
предыдущих экспедиций, а также скудные сведения о доме с сокровищами.
На свет Божий были извлечены: фотография дома, сделанная в
1917 году фотографом-соседом, большим любителем родного города, снимки прабабки
на фоне крыльца того же дома, еще с десяток фотографий, выполненных в разные
времена. С трудом можно догадаться, что видим мы одно и то же сооружение, год
от года претерпевавшее все большие и большие изменения. Сдвинув головы над
столом, мы занялись изучением фотографий и нескольких планов дома, а также
карт, где отчий дом был привязан к местности. Через час я знала все, что
хотела. Тетка Анна перекрестила меня и сказала:
— Ты найдешь.
— Служить семье всегда рада, — гаркнула я, потом
склонила голову и удостоилась теткиного поцелуя.
Тетка ниже меня ростом на восемь сантиметров и уже несколько
лет считает меня в семье старшей. Мужики спивались и хирели, семья делала
ставку на меня. Тетка торопливо перекрестила свою бесцветную дочь и
напутствовала:
— Не язви. Слушай Лизку. И не воображай, что у тебя
есть ум.
— Ну, маменька, — рычала Мышильда уже в
машине. — Ну, утешила. Всю жизнь ты у нее любимое чадо.
— Мы похожи, — усмехнулась я.
— Ага. Гаргантюа и Пантагрюэль.
— Они были обжоры, а у меня объем талии пятьдесят
восемь сантиметров, и это при моем росте. А у тебя, худосочная, сантиметров
семьдесят, не меньше.
— Шестьдесят два, — разозлилась Мышильда и
покраснела, она всегда краснеет, когда врет.
— Так я тебе и поверю, — хохотнула я и
сосредоточилась на дороге. Мышь смотрела в боковое окно и к общению не
стремилась. Тут мне в голову пришла одна веселенькая мысль.
— Слушай, а что, если мы действительно отыщем клад?
— Ну? — не поняла Мышильда.
— А как же твоя гражданская совесть?
— А твоя?
— Что «моя»? У меня совесть хорошо воспитана: не просят
— не лезет.
— А моя от твоей заразилась.
— Утаишь клад от государства? — ухмыльнулась я.
Мышь задумалась, потом сказала:
— Утаю. Частично. Положим, червонцами можно поделиться
с государством, нам процент положен. А золото, бриллианты… это фамильное.
Досталось от бабушки. Необязательно языком болтать, что в земле нашли.
— Ясно, — обрадовалась я. — Алчное и
двуличное создание — вот ты кто.
— А ты… — Мышильда вспомнила, что сидит в моей машине и
отдыхать или искать клад едет на мои деньги, и с огорчением замолчала.
Дождь, вопреки прогнозу, так и не начался. Мы мчались
навстречу неизвестности.
* * *
В город предков мы въезжали ближе к вечеру. Он встретил нас
садами, огромным мостом через реку и громадой древнего собора на холме. Купола
блестели на солнце, в бездонном небе порхали ласточки, а грудь распирало от
желания продекламировать что-нибудь подходящее к случаю.
— «О Волга, колыбель моя…» — вспомнила я начальные
строки, но Мышильда и тут все испортила.
— Это не Волга, — заявила она.
— А то я не знаю… — Читать стихи вслух мне расхотелось.
Больше из упрямства я продолжила мысленно, но далее шести строк дело не пошло,
и это тоже огорчило. Мышильда беспокойно завозилась рядом и сказала:
— Для начала надо найти приличную гостиницу.
— Зачем? — ласково спросила я.
— Что значит «зачем»? Где мы будем жить?
— Вблизи родового гнезда, естественно. Мы сюда не бока
отлеживать приехали, а трудиться.
— А спать в машине, что ли? — нахмурилась
Мышильда, а я порадовалась — в отдыхе на дармовщину есть свои отрицательные
стороны.
— Спать будем там, где добрые люди положат, —
степенно ответила я. — Едем к родовому гнезду и попытаемся где-нибудь по
соседству снять квартиру.
— Да там вокруг частный сектор и без удобств скорее
всего.
— Отлично. Близость к природе меня вдохновляет.
— А меня нет.
— Как ты, интересно, думаешь, проживая в гостинице,
производить раскопки?
Мышь об этом не думала, она обиженно посопела и заметила:
— Тогда надо остановиться и сориентироваться.
— Для начала предлагаю обзорную экскурсию по
исторической родине, — сказала я.
Историческая родина очень понравилась мне и даже Мышильде,
которой обычно нелегко угодить из-за ее врожденной склонности противоречить
всему и всем.
— Красиво, — кивнула она, вертя головой во все
стороны. — Давно наведаться надо было. Всего-то пять часов езды.
— Да, — согласилась я и притормозила. —
Смотри, указатель на речной вокзал, значит, нам туда.
Мышильда извлекла карту.
— За поворотом должна быть улица Верхнеслободская, а чуть
ниже наша — Гончарная или Чкалова, Бог знает как ее теперь называют.
— Сейчас узнаем, — заверила я. Новенькая вывеска
радовала глаз. — Улица Гончарная, — прочитала я, испытывая некоторое
удовлетворение оттого, что улице вернули ее старое название. — Дом
семьдесят шесть, а наш седьмой.
— Значит, поезжай прямо. — Мышильде не сиделось на
месте, она ерзала и была готова вывалиться в открытое окно.
Под лай собак и взгляды старушек на скамейках мы с шиком
прокатились до тринадцатого дома, испытывая некоторое, вполне объяснимое
нетерпение. Здесь улица делала плавный поворот, мы тоже сделали и ошалело
замерли. Пятый дом смотрел на нас сияющими чистотой окнами, девятый тоже
смотрел, правда, без сияющей чистоты, а вот седьмого не наблюдалось. Вместо
него простирался пустырь, спереди заросший терновником. а на остальном обширном
пространстве крапивой.
— А где же он? — растерялась Мышильда.
