— Черти слопали, — нахмурилась я. Дома в самом
деле не было. Куда он мог подеваться?
Я выбралась из машины и подошла ближе к пустырю. Сзади
раздался вопль и грохот ведер, я повернулась и увидела на тротуаре мужичка в
трико, желтой майке и луже воды, он слабо дергал босыми ногами и таращил глаза.
Два ведра катились по проезжей части. Я подняла емкости и подошла к мужичку с
застенчивой улыбкой.
— Вам помочь? — спросила я ласково.
Он прикрыл глазки, вздохнул, потом с трудом поднялся, при
этом сделался немногим выше: ростом он был с сидящую собаку, его нос пребывал
теперь где-то в районе моего желудка. Задрав голову, он взглянул на меня и,
раздвинув рот до ушей, как-то разом поглупел. Тут к нам подскочила Мышильда и
спросила:
— Не знаете, куда делся седьмой дом?
— Сгорел, — ответил дядька и нахмурился, без
всякого удовольствия глядя на сестрицу.
В этот момент я обратила внимание, что на всем обозримом
пространстве улицы возле домов стоят люди и смотрят на нас с выражением
крайнего удивления. Дядька перевел взгляд с Мышильды на меня и опять блаженно
улыбнулся. Я сделала сестрице знак молчать и обратилась к нему:
— Где нам можно снять комнату? Дней на десять?
Он с ходу ткнул пальцем в дом номер девять.
— А не скажете, хозяйка сейчас дома?
— Дома, то исть нет. Я хозяйка, то исть хозяин.
— Отлично, — кивнула я с ободряющей
улыбкой. — Может, войдем в дом и там поговорим?
— Войдем, то исть входите.
— А машину можно к палисаднику подогнать?
— Хоть в огород, хоть в палисадник.
— Мышильда, принеси воды, — сказала я, направляясь
к «Фольксвагену». Сестрица без особой охоты подчинилась и пошла с ведрами к
колонке, которая находилась метрах в тридцати от дома. Дядька все еще стоял
навытяжку, застенчиво шевеля пальцами ног.
Когда я подогнала машину, а Мышильда вернулась с полными
ведрами, он наконец опомнился и вприпрыжку бросился к родному дому, распахнул
дверь и, отвесив поясной поклон, сказал с чрезвычайной любезностью:
— Заходите, вот сюда, прошу то исть…
Мышильда с ведрами в руках с трудом протиснулась мимо него,
определила ведра на лавку возле стены и первой вошла в дом. Дом был большой и
несколько захламленный. Было ясно с первого взгляда — хозяйка отсутствовала.
Однако назвать дом совсем уж заброшенным, а тем более бедным, значило бы
грешить против истины. Мебели было в избытке, старой, но добротной, а в буфете,
стоявшем рядом с газовой плитой, красовался сервиз «Мадонна», недавний предел
мечтаний всякой хозяйки. На столе наблюдались остатки трапезы и следы возлияний
«на двоих».
— Вот оно, значит, — сказал дядька, разводя
руками. — Здесь то исть и живу.
— Отлично, — заявила я. — Где нам следует
разместиться и сколько за постой должны будем?
— Размещайтесь, где удобнее, я сам-то сплю в кухне, вот
здесь, на диванчике. А за постой — сколько не жалко.
Предложение мне понравилось, я решила свести знакомство с
хорошим человеком, протянула руку и представилась:
— Елизавета.
— А по отчеству как? — поинтересовался дядька,
заметно скривившись от моего рукопожатия.
— Петровна. Но отчество необязательно. А вас как
звать-величать?
— Евгений Борисыч, но тоже без отчества можно. Люди мы
простые, ни чинов, ни званий… не удостоили то исть… Вот, значит… — Он немного
потряс кистью правой руки и затих, а я сказала:
— Может, Евгений Борисович, тогда в магазин сносишься?
Я аванс выдам в счет проживания, да своих малость прибавлю. Вечер на дворе,
пора ужинать. Посидим, познакомимся.
— Это мы мигом, — обрадовался хозяин, я выделила
сотню, и он потрусил в магазин, забыв обуться.
— А как меня зовут, даже не спросил, — насупилась
Мышильда.
— Ничего, прибежит — познакомишься. Давай-ка прибери на
столе, а я вещи из машины перетащу.
Пока Евгений Борисович отсутствовал, мы присмотрели для
жизни террасу, решили обосноваться там, распаковали чемоданы. Мышильда
разогрела картошку, заправила салат майонезом, который обнаружился в
холодильнике рачительного хозяина, а я перемыла гору посуды, накопившуюся не
иначе как за долгие годы, и даже подтерла пол в кухне. Наконец вернулся хозяин,
принес три поллитровки и сумку снеди, преимущественно финского производства.
Мышь скривилась, а я стала накрывать на стол.
Евгений Борисович на носочках прошел к столу и сел, слегка
посверкивая глазками, демонстрируя таким образом большую радость. Помявшись,
сказал удовлетворенно:
— С порога видать, что хозяйка появилась. Чистота.
— Это мы всегда с охотой, — заверила я. —
Познакомьтесь, сестрица моя, Мария Семеновна. В смысле уборки и заботы о
пропитании ей нет равных.
Мышь скривилась и кивнула с неохотой, а Евгений Борисович
приподнялся и сказал:
— Здрасьте.
— Он что, меня раньше не видел? — зашипела Мышь, а
я ответила:
— Может, у него зрение плохое?
Нарезав колбаску, окорочок, сырок и грудинку, мы сели за
стол. Хозяин вдруг вскочил и кинулся вон из дома, на ходу крикнув:
— Огурчиков внесу, прошлогодние, но ядреные, аккурат
под водочку…
— Чего мы здесь сидим? — разволновалась Мышильда.
— Водку пить будем.
— Какой прок с водки, если дома нет? Исчез, испарился,
и место крапивой заросло. Дура я, что ли, в свой кровный отпуск воду с колонки
таскать да водку жрать в компании с каким-то недоделанным.
— Дура или нет, не скажу, по-разному считаю: иногда
вроде дура, а бывает — вроде нет.
Мышильда нахмурилась, а я спросила:
— Зачем тебе дом? Сокровища не в доме, а в земле
зарыты. Наше дело найти место, где была кухня, и копать. Выходит, хлопот
меньше. А если б в доме люди жили, как бы ты объяснила, что тебе в их подполе
надо?
Мышильда задумалась, тут в кухню влетел Евгений Борисович,
прижимая к груди две трехлитровые банки: одну с огурцами, другую с помидорами.
— Вот, мамашин засол, — сказал, ставя
банки. — Царство ей небесное, — добавил он, торопливо перекрестясь на
угол с иконой Спаса за занавесочкой. Вскрыв банки, мы наконец сели, и Евгений
Борисович разлил по маленькой. Маленькая у него была, как у нас большая, но
спорить мы не стали.
