* * *
Марина проснулась рано, в коридорах было тихо и темно. Ее разбудили громкие голоса, доносившиеся из-за двери кабинета Егора Михайловича.
Женщина подошла, прислушалась.
– Пропади все пропадом! Ты отправил меня на заведомо провальное задание, я полтора месяца проторчал там, в бункере военных, вернулся, а ты меня обвиняешь во всех смертных грехах! – кричал Женя.
– Ну, и что, что там с тобой такого делали? Люди переживали пытки и пострашнее, выполняли задания намного сложнее, а ты сдался, опустил лапки – пожале-е-ейте меня, несчастненького! Я растил сына! А получил черт-те что! – рычал его отец, стуча кулаком по столу.
– Ты растил?! – взвился Женя. – Ты трахался со Светкой и занимался своими делами с тех пор, как умерла мама! Я лишь хотел, чтобы ты гордился мной! Чтобы обратил внимание!
Голос парня сорвался.
– Не твое собачье дело, чем я занимался! У меня забот без тебя хватало, а мать тебя разбаловала, вырастила девчонку! Я доверился тебе, дал задание, отпустил с тобой группу! Сделал тебя командиром разведчиков! А ты погубил ребят, завалил задание и сдал все наши дела полковнику!
– Я ничего ему не говорил! Ни-че-го! – отчаянно крикнул парень. – Ты себе даже представить не можешь, что там происходило!
– Ну, давай, расскажи мне, как из мальчика сделали тряпку! – рявкнул Егор Михайлович.
– Рассказать?! Ты когда-нибудь видел, как мутант превращается в человека? Оставался наедине с кровожадной тварью?! В одной камере, раздетый, без штанов! Полковник привязывал меня к стулу и выкачивал кровь, столько, что я синий в камере валялся, не мог до сортира доползти! Он бил меня, унижал, заставил смотреть, целый месяц смотреть, как они мучили Марину! Она была мутантом, да, но разумным, страдающим! С тобой когда-нибудь говорил мутант? Она говорила, понимаешь ты, монстр с поверхности со мной говорил, просил помощи! А от ее завываний мозги плавились, и хотелось с разбегу в бетон головой, только бы это прекратилось! Ты когда-нибудь слышал, как целые сутки, не переставая, кричат и просят о помощи?! Полковник мучил ее, смотрел, как организм реагирует на боль, на страх, на меня, человека рядом с ней. Ей ставили капельницы, а я должен был держать ее за скользкую руку, руку мутанта, чтобы она не вырывалась. Я видел, видел, видел все это! Я видел хищное болото за лесом, которое сожрало бы меня, если бы не Марина. Я видел тени в лесу, от которых сходят с ума. Ты сидишь тут и обвиняешь меня, не зная, что мы с ней пережили!
Из-за двери послышались полные невыносимой муки рыдания, потом звонкая пощечина.
– Замолчи! Ты мне противен, хоть и мой сын. Который день плачешь на глазах у всех, позоришь меня. Мы, все старшие, пережили Катастрофу, а тебе такое и во сне не снилось. Бежали сюда, в убежище, тащили на руках детей, потеряли всех родных, сидели тут в темноте и холоде неделями, строили новый мир! Так что не смей обвинять меня, что я чего-то не знаю. У меня в подчинении целый бункер. Мы две недели голодали. Ты думаешь, я буду утирать тебе сопли только потому, что ты вернулся? Ошибаешься. Иди, Евгений. Завтра я дам тебе задание – пойдешь в птичник, за курами выносить. Большего тебе пока не светит, – жестко сказал отец.
– В птичник, говоришь? А чего не на поверхность без противогаза? – горько спросил парень.
– Ты все еще мой сын. Я не желаю тебе смерти. Но и разведчиком ты больше не будешь, будешь сидеть здесь и мести полы. Так нам всем будет спокойнее. Ты свободен, – коротко попрощался Егор. Потом добавил, холодно и устало: – Лучше бы ты вообще не возвращался.
– Да гори оно все огнем! Чтобы вам всем сдохнуть! – выкрикнул Женя и бросился в коридор.
Марина поймала его за руку и поморщилась от боли – ладони еще не зажили.
– Стой, – тихо сказала она.
– Пусти меня! Ты такая же, как они все! – всхлипнул парень.
– Успокойся. Не показывай людям свою слабость. Не надо. Они этим обязательно воспользуются, – зашептала женщина, поглаживая его по плечу.
Истерика отняла у юноши последние силы. Он уткнулся лицом в ее куртку и затих.
– Кто сказал, что мальчики не нуждаются в жалости? – успокаивающе говорила Марина, гладя его волосы. – Они так же, как и мы, женщины, могут быть слабыми, могут быть в отчаянии. Тише, тише, тише.
Женя посмотрел ей в глаза, отер лицо рукавом рубашки.
– Ты не предашь меня? – по-детски жалобно спросил он, ища в ее глазах сочувствие.
– Не предам.
– Ты тоже думаешь, что лучше бы мне не возвращаться домой никогда? – устало проговорил юноша, отстраняясь от нее.
– Я так не думаю. Твое место – здесь. Прости отца, он не в себе, его переполняют противоречивые чувства. Все уляжется, все будет по-другому. Ты покажешь мне ваш бункер? – с улыбкой спросила женщина.
Женя молча кивнул и пошел вперед.
Они спустились на темный жилой этаж, прошли по коридору, освещенному тусклыми резервными лампочками.
Утренняя смена дежурных уже встала, девушки мыли полы и накрывали на стол, парень сидел на скамейке и отверткой раскручивал какой-то прибор.
На верхнем этаже, как и в родном убежище Марины, располагались кабинет начальства, оружейная, склад химзащиты и комната дезактивации. Бункер был двухэтажным, внизу – два больших зала, соединенные коридором, в который выходили двери небольших комнат.
Первый зал был отведен под кухню и обеденную комнату, тут же обычно проходили собрания. Вдоль стен стояли длинные столы и деревянные лавки, занавеска отделяла кухню. Второй зал отдали под ферму, даже сквозь гермодверь было слышно кудахтанье кур. Там же длинными рядами висели огромные пакеты с влажными опилками, из них росли грибы. Таким способом хозяйки еще до Катастрофы выращивали себе свежие вешенки к столу. Неприхотливый гриб отлично рос с минимальным количеством удобрений и давал обильный урожай, кормивший весь бункер.
В соединительном коридоре по обе стороны располагались небольшие спальни на пять-шесть человек. Двадцать каморок, где почти вплотную друг к другу стояли двухъярусные кровати, напоминавшие тюремные нары, – по три штуки в каждой. Всего в убежище жило около сотни человек, больше тридцати из них – дети не старше десяти лет. Им отвели несколько комнат по центру, в каждой детской обязательно находилась женщина-нянька.
Крайняя дверь вела в уборную и душевую. Подача воды в бункере была строго ограничена, на принятие душа отводилось не больше минуты на человека, старые фильтры не справлялись с нагрузкой, их берегли и старались использовать по минимуму.
В технических помещениях второго этажа организовали небольшие кабинеты, вроде классов, где старшие занимались с малышней, пытались обучать детей в меру своих знаний и возможностей.
Жизнь в бункере была упорядочена и налажена, но сейчас эта система дала сбой. Две недели голода обессилили жителей, на дежурство выходили те, кому позволяло здоровье. По вечерам люди собирались в общем зале, переговаривались тревожно, обсуждая последние новости и размышляя о будущем, пытались поддержать друг друга в этот нелегкий момент.
