– Если я прикажу вам порезать себе руку, вы это выполните? – спросил он, внимательно наблюдая за своей собеседницей.
– Вы ждете от меня подтверждения преданности? Пусть будет по-вашему, – кивнула Алексеева. Она прочертила глубокую царапину на внешней стороне руки, чуть ниже локтя. Ее лицо было совершенно спокойным и даже отрешенным. Женщина задумчиво взглянула на капли крови, выступившие из-под лезвия, и снова посмотрела на Рябушева, возвращая нож.
Некоторое время молчали, думая каждый о своем.
– Вы меня удивили, – наконец признался мужчина. – Я думал, договориться будет сложнее.
– Вы хотите знать мои мотивы, не так ли? Любопытство – страшный грех, за него многие поплатились разбитыми иллюзиями, – без улыбки заметила Марина.
– Я восхищаюсь вами все больше. Поразительная проницательность, удивительный разум.
– Ах, какая грубая лесть. Мы с вами по одну сторону баррикад, хотя я не одобряю ваших методов. Моя жизнь была посвящена выживанию, и после эксперимента мне хватит благородства продолжить начатое. Признаюсь откровенно, мое любопытство не меньше вашего. И да, мне действительно некуда идти, сотрудничество принесет всем куда больше выгоды и пользы, чем попытки сопротивляться, заведомо бесполезные. Что же насчет мальчишки – я сама еще не знаю, почему мне так важно, чтобы он остался жив. Не спрашивайте – когда я придумаю убедительный ответ, скажу вам об этом. Пока что считайте это сентиментальностью и блажью. Наверное, я сошла с ума, но его жизнь мне кажется куда более ценной, чем моя собственная. Женя – мое прошлое, моя светлая память о детях, которых я не смогла спасти. Наивный, безрассудный и смелый. Такой же, как мои воспитанники. Это – последнее, что у меня осталось, как бы глупо ни прозвучала сейчас моя исповедь. Жертва, искупление, как угодно называйте. Я должна его спасти, потому что не спасла других. Для успокоения собственной совести. И та сделка с собой, на которую я иду, соглашаясь сотрудничать с вами в ваших жестоких экспериментах, оценена в одну человеческую жизнь.
– Понимаю вас, – неожиданно кивнул Рябушев. – Забавно, насколько мы с вами похожи. Когда Гена начал свои опыты над людьми, мне было очень тяжело это принять. И сделка с собственной совестью обошлась несколько дороже. Как-нибудь я расскажу вам об этом. Хорошо. Пусть будет так. Мальчишка остается жить. А вас, товарищ Алексеева, я поздравляю со вступлением в наши дружные ряды. Теперь к делу. Ваш сын находится в бункере автоконструкторов, и наша задача, как вы совершенно верно заметили, забрать его оттуда. Я пока не знаю, как нам это сделать, предлагаю вместе составить план.
– Вы на самом деле не знаете, кому сейчас сохранили жизнь? – мягко спросила Марина. Полковник удивленно вскинул брови, обратившись в слух. – Женя Коровин – сын начальника бункера автоконструкторов. Как вы думаете, согласится ли отец отдать нам моего мальчика, когда мы вернем ему собственного ребенка?
– Ах, какая же вы удивительная сволочь! – с восхищением воскликнул Андрей Сергеевич. – Прелесть! Обожаю таких людей, от них можно ожидать чего угодно. Признаться, я начинаю побаиваться, не зря ли я обещал вам свободу перемещений. Я не удивлюсь ножу между лопаток из ваших женских ручек.
– В том-то все и дело, что я не сволочь, – грустно заметила Марина. – Мое слово стоит дорого. Я обещала вам преданность и верность. Вы ее получите. А Женя получит свободу. И если что-то вдруг пойдет не по моему плану, он все равно останется жив, это главное. Кстати, в случае моей неожиданной смерти сделка остается в силе, это вам тоже придется обещать. И еще одно. Парень не должен знать о том, что происходило за закрытыми дверями вашего кабинета, он слишком честный и благородный, в отличие от вас и от меня. Он может натворить много глупостей. Необходимо инсценировать побег, пусть пленник думает, что сумел вас обмануть. Его доверие ко мне сейчас – ключевой момент.
* * *
Марина вынырнула из омута воспоминаний, устало тряхнула короткими волосами, отгоняя наваждение. Она вновь сидела напротив полковника, пила чай из того же стакана и думала о своем.
– Я не замечал такого мазохизма за тобой раньше, – проворчал Рябушев, наливая ей еще кипятка из чайника.
– Ты плохо меня знаешь, – бросила Алексеева, бесцельно перебирая бумаги, лежащие перед ней.
– Если серьезно, на твоем месте я бы задумался о том, чтобы наказать паршивца. Он слишком много себе позволяет для пленника. Не боишься?
– Я разберусь сама, – недовольно ответила женщина. – Ты обещал.
– Мое терпение не безгранично. Я тебя предупреждаю, еще одна его выходка – и я лично позабочусь о том, чтобы мальчишка ответил за каждое свое слово. Бунтовщики мне не нужны, не хватало еще, чтобы мои подчиненные насмотрелись на его безнаказанность и подумали, что им тоже так можно. Ты меня поняла? – раздраженно спросил мужчина.
– Я виновата перед ним. Очень виновата. Поэтому и пытаюсь защитить. Женя не заслужил того, во что мне пришлось его вовлечь, – прошептала Марина, напрасно ища сочувствия в глазах полковника.
– Ну, хватит! Вот уж не повод для рефлексии. Кстати, думаю, вы со Светой заслужили поощрение. Мастерски сочинили новый план и претворили его в жизнь. Что ты хочешь в качестве награды? И да, если я услышу «Женя», буду очень зол. Мне бесконечно надоел этот мальчишка. Гена озверел, когда ему доложили, что ребенок погиб. Он орал так, что стены дрожали. Все из-за твоего идиота. Так что следи за ним, раз уж ты так решила. Хотя, нужна тебе эта головная боль…
– Андрей! – оборвала его собеседница. – Это не обсуждается. Геннадий моего пленника не получит. Если уж на то пошло, я сама его пристрелю, случись что.
– Здравое решение. Чем раньше, тем лучше.
– Перестань, – устало вздохнула Марина, прижимая ладони к вискам. – Я уверена, он уже успокоился и готов к диалогу. Я обещала ему показать, что здесь происходит. Хватит с него моих исповедей. Если ты жаждешь мести, сопроводи его по бункеру, расскажи правду, которой он так хочет.
– Жестокая вы дама, госпожа Алексеева! – засмеялся Рябушев. – Хорошо, будь по-твоему. Так что насчет поощрения?
– Считай, что ты это уже сделал. Избавил меня от неприятного обещания.
– Глупо потраченное желание, – веселился мужчина. – И как ты ловко обошла мой запрет, надоевшего мне имени не прозвучало, но все равно мальчишка каким-то боком оказался замешан и в этой истории. Я тебя не понимаю.
– Мне не хватает простых человеческих чувств. Привязанности, дружбы. Ты меня используешь, Геннадий меня использует, весь бункер в Раменках меня использовал. Но все забыли, что я не только советчица, помощница и человек, решающий проблемы, но еще и женщина. Мне не дарили цветов, не говорили комплиментов, моя молодость прошла рядом с начальником убежища, в бесконечном исполнении его приказов. В свои тридцать я ходила нянькой за его преемником, хранила сотни тайн и оберегала общий дом в одиночку. Потом на меня свалился давний хахаль, который, прежде чем сдохнуть, устроил мне диверсию и беременность. И вот, в неполные сорок я оказываюсь в очередной раз всем должной, храню еще одну кучу страшных тайн, вру, предаю и сбиваюсь с ног, пытаясь снова защитить выживших. А по ночам, когда нормальные люди спят, я вскакиваю от кошмаров и пытаюсь осознать и примириться с тем, что произошло лично со мной. Засыпаю, вновь просыпаюсь с криком и занимаюсь самооправданием. Только вот самой себе врать получается плохо. И осознавать себя сволочью очень неприятно. И ты еще спрашиваешь, почему это я пытаюсь защитить хотя бы одного человека? Да чтобы окончательно не свихнуться от собственного одиночества и беспомощности. Чтобы, если после смерти все же что-то есть, не попасть в ад, которого мне хватило при жизни. Потому что жалость и сострадание помогли мне выкарабкаться, и если я потеряю Женю, то превращусь в чудовище без эмоций и чувств.
