В ее чертах не осталось мягкости и грусти, голос прозвучал по-военному сухо и сурово. «Она способна на все!» – вдруг со страхом подумал юноша, в глубине души уже раскаиваясь, что разозлил свою покровительницу. Ни жалости, ни сострадания в лице Алексеевой уже не было – безразличная восковая маска. Что ж, чувство долга и умение скрыть все, что накопилось внутри, всегда было ее сильной стороной. Пленнику стало жутко…
Он покорно позволил часовому вывести себя в коридор и остановился лицом в стену, ожидая, пока солдат закроет дверь камеры. Но краем глаза пленник все же успел заметить, что Марина остановилась в конце коридора, обернулась и долго смотрела на него. Женю вдруг уколол стыд. Эта женщина желает ему добра, с внезапной ясностью осознал он. Использовала, предавала в своих интересах, но раз за разом спасала его жизнь. Он давно был бы мертв, если бы не ее защита. Ей больно. Так же, как и ему, даже хуже. Она перенесла куда больше, чем он сам, и так же ищет помощи и поддержки в нем. А он раз за разом отталкивает ее, обвиняя во всех бедах своего единственного и последнего друга. Юноша твердо решил просить у нее прощения, если у нее хватит сил простить его еще раз.
Часовой довел пленника до двери с надписью «душ» и втолкнул его туда.
– У тебя есть пять минут, – скомандовал он, захлопывая за ним створку.
Вода была ледяной, видимо, для заключенных системы обогрева не предусматривалось. Тело тотчас же отозвалось судорогой, ноги свело. Женя едва не упал, поскользнувшись на мокром кафеле, однако, памятуя наставление Алексеевой, стойко вынес мучительную банную процедуру. Ему очень не хотелось, чтобы конвоир насильно держал его под холодными струями голым, от мысли о новых унижениях становилось дурно.
Крохотное, серое от времени полотенце почти не впитывало влагу, с волос на спину падали тяжелые капли, отзываясь болью в незаживших ранах, пальцы посинели. Пленник дрожал, пытаясь онемевшими руками натянуть чистые штаны. Но, несмотря на все это, он почувствовал себя гораздо лучше. Безразличное отупение отступило, в голове прояснилось. Казалось, вместе с грязью вода смыла отчаянье и тоску, появилась воля к жизни. Жене хотелось увидеть Марину. Разгадать ее, понять, что она прячет под маской, поговорить, наконец, начистоту. Она обещала ему, что тайн больше не будет. Сейчас парень был готов принять любую правду. Принять с такой же стойкостью и железной силой духа, как и его спасительница.
Часовой привел его обратно в камеру. За те короткие минуты, что они провели в коридоре, оттуда исчез грязный матрас, полы остро пахли хлоркой. У двери стояла дымящаяся миска супа и стакан мутного грибного отвара, который заключенным давали вместо чая. После нескольких дней голода эта незатейливая пища показалась юноше деликатесом. По крайней мере, еда была горячей и согревала изнутри. Марина оказалась права, Евгению и впрямь полегчало. Он торопливо допил отвар, обжигая губы, и постучал в железную дверь.
– Я готов, – доложил заключенный часовому, и тот выпустил его в коридор. На сей раз он надел пленнику кандалы не только на руки, но и на ноги. Женя сделал пару неловких шагов и едва не упал. – Зачем это?
– Приказ Алексеевой. Вперед, – конвоир подтолкнул его в спину.
Парня вдруг снова затопила обида. «Зачем она так со мной? Она хочет, чтобы я чувствовал свою беспомощность, вновь желает унизить. Почему? Что плохого сделал ей именно я?» – печально размышлял он, глядя в пол.
В конце коридора, перед лестницей, ведущей вниз, на другие этажи бункера, их встретил полковник. Он кивком отпустил часового, оглядел юношу с головы до ног и удовлетворенно улыбнулся.
– Добрый день, молодой человек. Я снова вижу на лице ненависть ко всему живому. Ты опять расстроил Марину Александровну, и сейчас наверняка думаешь, зачем же она так с тобой обошлась. Не стоит, наручники – это мой приказ. Уверен, то, что ты сейчас увидишь, тебе очень не понравится. А зная твою любовь к истерикам, я подстраховался. Но напоминаю, начнешь орать и дергаться – Алексеева тебя не спасет, – в своей обычной издевательской манере поприветствовал его Рябушев.
Женя исподлобья взглянул на него, но промолчал. Вдвоем они спустились на второй этаж. Пленник замер, оглядывая картину, открывшуюся перед ним. Он не верил своим глазам.
Второй этаж бункера представлял собой огромный зал, в который выходили двери жилых комнат. Он был совершенно не похож на тот мрачный бело-зеленый коридор, который видел Женя во время своего заключения. Стены были выкрашены в ярко-алый цвет, на них выделялись выведенные белой краской по трафарету лозунги. Один из них, повторенный несколько раз, гласил: «Труд и подчинение – основа счастливой жизни!». Парень вдруг задумался о смысле написанного, но не сумел осознать, что за этими простыми словами крылась целая система, которая складывалась много лет. Полковник с интересом наблюдал за реакцией спутника и, кажется, был доволен.
По центру зала стояли столы, за которыми группами расположились обитатели убежища. Было шумно, слышались смех и разговоры. Рябушев кивнул солдату, стоявшему у дверей, и тот тотчас же отдал честь и схватил мегафон, лежавший на столе.
– Смирно! – гаркнул он, и его голос, в несколько раз усиленный, отозвался эхом.
По команде, в едином порыве все присутствующие одновременно встали и вытянулись по стойке смирно. Мгновенно стало тихо, только из-за закрытых дверей доносились едва слышные звуки, напоминавшие о том, что здесь царит жизнь.
– Вольно, – махнул рукой Андрей Сергеевич. Дневальный громко повторил его команду.
– Вольно! – и тотчас же все вновь вернулись к прерванным занятиям, возобновились разговоры, будто ничего и не было.
Полковник обвел рукой свои владения.
– Ну, как тебе? Чудесно, не так ли? – обратился он к потрясенному пленнику.
Женя уставился на него, лишь спустя несколько секунд осознав, что ему задали вопрос.
– Как вам это удалось? – наконец, выговорил он.
– О, ты даже не представляешь, какого труда мне стоило научить бестолковое человеческое стадо подчиняться приказам, – засмеялся мужчина, неспешно направившись вдоль стены зала. Юноша поторопился за ним, путаясь в кандалах, стараясь не упустить ни одного слова. – Раз уж Марина так просила, я расскажу тебе, что нам пришлось сделать за эти двадцать лет.
Полковник погрузился в воспоминания.
В день Катастрофы он дежурил по части – молодой лейтенант, еще совсем неопытный, но честолюбивый и амбициозный. Летнее тепло навевало ленивые мысли, в открытые окна лилось солнце. Андрей думал о том, что завтра ему дадут увольнительную, и он встретится со Светой, которая специально ради него прогуляет пары в институте. Они выпьют вкусного ароматного кофе в ресторанчике возле парка, потом пойдут кататься на аттракционах – он давно обещал ей. Резкий звук с улицы отозвался внутри паникой, рефлекторно, неосознанно, прежде чем до парня дошло, что это воет сирена ядерной тревоги.
«Не может быть!» – пронеслась мгновенная мысль, но душу затопило ожидание худшего. Это не учебная тревога. Это правда. Третья мировая война началась.
