– Раз.
– Серега, почему?! Почему так?! Разве ты когда-нибудь позволял себя так унижать?! – крикнул Женя, задергавшись в руках солдат.
Товарищ стиснул зубы, чтобы не закричать после второго удара, закрыл глаза, делая вид, что не услышал, прошептал:
– Два.
– Пожалуйста, хватит! – Евгений отвернулся, не желая видеть страшную экзекуцию.
– А ну не сметь закрывать глаза! Смотри! – прикрикнул на него начальник бункера. Один из часовых силой заставил парня повернуться обратно.
– Пять, – чуть слышно выговорил Сергей и уткнулся лицом в пол. На спине несчастного выделялись ярко-алые следы.
После десятого удара Рябушев жестом велел остановить наказание.
– Встать!
Заключенный с трудом поднялся и замер в ожидании разрешения заговорить. Андрей Сергеевич повелительно кивнул.
– Помилуйте, – зашептал узник. – Признаю свою вину, такого больше не повторится.
– В чем именно ты виноват?
– В непослушании, – Сергей опустил голову, покорный и сломленный.
– Я повторяю еще раз – в чем ты виноват? – полковник явно не был удовлетворен ответом, и несчастный вздрогнул от ужаса, ожидая новых пыток. Он растерянно сжимал и разжимал пальцы, не понимая, чего от него хочет мучитель.
– Я не знаю, – выговорил парень.
– Ты виноват в своих мыслях. У тебя нет друзей, нет имени, ты – никто, запомни это. На сегодня ты прощен, но впредь не ошибайся, – вдруг сказал Рябушев, позволяя конвою увести заключенного. – Что нужно сказать?
– Спасибо… – юноша вздохнул с видимым облегчением, следуя за часовыми.
– Почему он не сопротивлялся, не кричал, почему принял это издевательство даже не как должное, а как милость?! Что вы с ним сделали, что?! – воскликнул Женя, не в силах справиться с душащим его горем.
– Это воспитание рабской силы, идеальных, послушных людей, которых совсем не жалко. Когда они попадают сюда, им запрещается сохранить даже собственную личность. Они не имеют желаний и мыслей, ожидают только милости хозяина – бессмысленная, тупая биомасса. Это рабы, номера, на смену одним приходят другие вот уже три года подряд. Тебе интересно, как мне это удалось? Всего несколько шагов, не так сложно, как могло бы показаться. Человек – куда более бестолковое существо, чем ты можешь себе представить. Тяжелый физический труд, постоянный контроль, настолько тотальный, что даже в уборной они не могут остаться наедине с собой, нехватка пищи и сна – и база уже заложена. Первое время в них даже остается что-то человеческое, типа сострадания или воли к сопротивлению, но отлаженная система не дает сбоев. Тяжелый физический труд иногда принимает самые бессмысленные формы, а вопрос, почему так, а не иначе, задавать нельзя, за это последует наказание. Потому что так велено – и точка. Здесь существует сотня правил, нередко последующее исключает предыдущее, поэтому не нарушить их невозможно. Рабы живут в постоянном страхе сделать что-то не так, и делают, но в один день за проступок несут кару, а в другой – получают поощрение. Такие эмоциональные качели приводят к тому, что личность постепенно стирается, замещается послушным номером. За тяжкие проступки – коллективная ответственность. Все эти люди поделены на отряды, и если один вдруг упорствует в ошибке, виноваты оказываются и его товарищи. Слежка, шпионаж, попытки договориться с надзирателями, чтобы избежать наказаний. Собственного мнения уже нет, есть коллектив. Вне его существование невозможно, сокамерники уничтожат бунтовщика, боясь поплатиться за его ошибки своей шкурой. А дальше – самое интересное. Заставить понять, что от них ничего не зависит. Ты только что видел, в какой панике был твой товарищ Сергей, когда понял, что я недоволен его ответом. Оцени – наказание последовало за непослушание, он точно это знал. Но стоило мне усомниться в этом, у него едва сердце не остановилось от страха. И каждое из этих существ знает, что слово надзирателя – истина в последней инстанции, даже если тот говорит одно, а спустя пару минут – совершенно иное. Абсолютная беспомощность, непонимание происходящего, страх пыток за несуществующие провинности – и человек уже не личность. Он сломлен, раздавлен, им просто управлять. У номера нет друзей и желаний, он полностью зависим. Конечно, встречались упорствующие, но даже их удалось растоптать и заставить подчиняться. И последнее, самое, на мой взгляд, прекрасное. Заставить человека не видеть и не слышать. Или, наоборот, по указке часовых смотреть и не сметь отворачиваться. Взгляни вокруг – достаточно одного слова, и все замерли и смотрят, хотя до этого проходили мимо, старательно отводя глаза. То, что не положено, они не видят, их избирательное зрение включается только по команде. Они сознают свое бессилие, их мучает постоянный стыд и чувство вины. Вот и вся хитрость.
– Я не верю, – простонал Женя, закрывая лицо руками. – Они подчинились, слабые, жалкие, но Серега, он не такой, он всегда был сильным! Почему он сдался? Не верю, не верю, не верю!
– Вызвать его обратно, пусть сам расскажет, как его ломали мои верные ребята? – по-иезуитски спросил полковник.
– Нет! – пленник помнил искаженное болью лицо Дмитрия, которого Рябушев заставил перечислить вслух все свои унижения. – Но за неделю? Всего за неделю…
– Сергей уже был надломлен, оставалось посильнее надавить – и внутренняя струна в нем лопнула. По твоей милости он видел смерть друзей, которых вытащил из теплого убежища на растерзание псам, держал на руках умирающую от сепсиса любимую девушку. Твой товарищ был потрясен смертью подруги, сутки смотрел в стену, не реагируя даже на побои, а потом попытался сопротивляться. Лучше не представляй себе, какие пытки он пережил. И да, если бы ты не увел диверсантов в Москву, возможно, у Сергея был бы шанс попасть не сюда, а на верхние этажи. Он – физически крепкий, выносливый, мы могли бы договориться. Но предателям путь туда закрыт. А ты расхаживаешь почти свободный по бункеру. Представь, каково твоему другу было увидеть тебя, – полковник говорил жестко и отрывисто, и каждое слово казалось пощечиной.
Юноша вскинул голову, чувствуя, как на щеках вспыхивает румянец стыда. «Это я погубил ребят, я лишил их шанса на спасение! – вдруг промелькнула в сознании нехорошая мысль. Но тотчас нашлось и оправдание: – Нет, нет, не так, их всех убил Рябушев, нельзя ему верить. Мы были обречены. Но как теперь жить, зная, что друзья могли бы спастись? Они все равно попали бы сюда. А Серега не сдался бы, никогда, даже под пытками не стал бы служить полковнику. Или я вновь ошибаюсь?»
– Но на нем не было следов, синяков… – наконец вслух сказал он.
– Наивный мальчик! – ухмыльнулся Андрей Сергеевич. – Думаешь, мучения доставляет только фонтан крови, хлещущий из ран? Нет, все куда интереснее. Лишить сна на несколько дней. Дать на пару минут забыться, и снова лампу в лицо – встать! И так – сутки, потом вторые. Добавить еще немного унижений, и все, готово. Примерно так с твоим другом и поступили.
– Он молчал… Считал удары… – бессвязно шептал Женя, больше всего на свете желая забыть опустошенное, измученное лицо Сереги.
