– Можно мне зеркало? – неожиданно попросил юноша.
– Есть только на стене… – пробормотала Катя, озадаченная внезапной просьбой.
– Я хочу встать. Можно?
С разрешения врача Алексей помог юноше подняться и подвел к большому зеркалу. Женя оглядел себя в полный рост и с трудом удержался от крика. Последний раз он видел себя три месяца назад, перед судьбоносной вылазкой за дневником, но сейчас из зеркала смотрел не он. Исхудавшее тело с выпирающими ребрами и ключицами, землисто-серая кожа, повсюду – полузажившие синяки и царапины, колени стерты в кровь и залиты зеленкой. На животе – белая повязка, заклеенная пластырем крест-накрест. Лицо… Лучше бы ему не видеть этого никогда. Глаза запали, обведенные чернотой, на скуле фиолетовый кровоподтек, губы – растрескавшиеся, запекшиеся коркой. Одного зуба не хватает. Волосы спутались и отросли почти до плеч, в них обильно проступила седина. Парень отшатнулся и едва устоял на ногах. Держать равновесие казалось почти непосильной задачей. Беглец позволил увести себя в постель и до подбородка натянул одеяло.
– Как я сюда попал? – наконец, спросил он.
– По счастливой случайности. Мои ребята вышли на задание в город и обнаружили тебя, лежащего в снегу в одной майке и джинсах. Как они перепугались, страшно представить. Ты еще дышал, но Катя говорит, еще час – и спасать было бы некого. Разведчики принесли тебя в бункер, сразу же отправили тебя в теплый душ отогреваться, а потом наши врачи осмотрели тебя и немедленно начали готовиться к операции. Катюш, объясни?
Медик присела на край Жениной кровати, сняла очки и завертела их в руках.
– Мне показалось, что у тебя внутри каток катался. Острый токсический гепатит, такое бывает от большого количества яда, общая интоксикация организма, даже без всяких исследований был виден воспалительный процесс. Нервные окончания работают на пределе возможностей, то, что для человека в норме – легкое прикосновение, для тебя по ощущениям – как удар. Сердце с трудом справляется с нагрузкой, все тело избитое, обморожение первой степени – в общем, казалось, тебе уже ничего не поможет. Мы экстренно сделали тебе операцию. Пришлось вырезать часть печени, увы, тут уж на что хватило наших сил. Немного интенсивной терапии, я вскрыла запас лекарств на экстренный случай. Трое суток ты лежал без чувств, практически в коме, мы не знали, выкарабкаешься ты или нет, а потом вот, очнулся. Сейчас – только обезболивающие уколы, успокоительное и глюкоза с физраствором. Есть тебе пока нельзя, хотя бы еще пару суток. Потом попробуем перевести тебя на бульон. У меня за плечами почти тридцать лет врачебной практики, а такое я вижу впервые. У меня складывается ощущение, что тебе ввели что-то типа очень сильного наркотика или яда, не задумываясь о последствиях. Может быть, когда тебе станет лучше, ты сможешь рассказать, что с тобой произошло?
«Живой… – вдруг с особенной ясностью осознал Женя. – Дошел, справился. А теперь что? Теперь полковник меня снова найдет – и тогда уже точно конец…»
Ему стало почти невыносимо смотреть в эти заботливые, полные искреннего сочувствия лица. Неужели с ними будет то же самое, что и со всеми его друзьями? Нет, страшно даже подумать об этом…
– Спасибо, – прошептал парень. – Но только… Зачем все это? Я дошел сюда, чтобы предупредить, но не ожидал остаться в живых. Если Рябушев нападет, вы даже не представляете, что он может со мной сделать. И со всеми вашими жителями.
Алексей хмуро взглянул на собеседника, нервно поскреб слегка заросший щетиной подбородок.
– Да знаю я, знаю. Только вот мы тут сидим и ждем неизбежности. Будем отстреливаться, пока не кончатся патроны или люди. У нас тут женщины и дети, так просто мы их воякам не отдадим.
– Рябушеву невозможно противостоять. Он – дьявол, – тихо и совсем безнадежно сказал Женя, закрывая глаза.
На него навалилась глухая, беспросветная тоска. Стоило ли ползти, стирая колени и локти в кровь? Здесь все известно и без него. Призрачная надежда на спасение с каждой минутой таяла, превращаясь в ничто. Не лучше ли было умереть в снегу, закрыть глаза навсегда, не мучиться, не рваться? Это лишь кратковременная отсрочка перед казнью. И тем страшнее умирать тому, кто уверовал в помилование.
– Ну-ну, перестань. Пока мы живы. И тебя воякам не отдадим. Ты ведь оттуда, да?
И парня вдруг прорвало. Он захлебывался рыданиями и говорил, говорил, говорил, выплескивая бесконечную боль в словах, а начальник убежища теплоцентрали и Катерина молча слушали, не решаясь перебивать. Несчастный вспоминал все. Страшные эксперименты Доктора Менгеле, бесправных пленников-рабов на нижнем ярусе бункера, укол транквилизатора, от которого потом стало невыносимо плохо, Марину, каждое ее предательство и каждое слово, оскаленную пасть мутанта, нависшую над ним среди заснеженной пустыни… Наконец поток эмоций иссяк, и Женя обессилено затих. Еще несколько минут в комнате стояла напряженная тишина, никто не решался заговорить первым, выслушав тяжкую исповедь.
– Вот оно как… – помолчав, пробормотал Алексей, растерянно перебирая в руках край простыни. – Утешитель из меня никакой, за этим к Катерине, но совет я тебе дам. Ты непременно должен встать на ноги и плюнуть в лицо Алексеевой и Рябушеву. Мы еще покажем им, кто кого.
– Почему все так? – жалобно спросил парень, уставившись в потолок. – Почему именно со мной все это произошло? Я никогда не желал никому зла, никогда не предавал друзей, не делал подлостей, так за что?
– Жизнь вообще редко бывает справедливой. Она всегда была такой, после Катастрофы ничего не изменилось. Есть сволочи, есть мученики и жертвы. Ты – из последних, – задумчиво сказал начальник.
– Вы ведь не военный, верно? – вдруг спросил юноша, глядя на потускневшие за много лет золотые звездочки на истертых погонах.
– Верно. Я – машинист, – кивнул Вайс.
Парень робко взглянул на него, не решаясь дальше задавать вопросы, – помнил, чем закончилось его излишнее любопытство в бункере полковника. Алексей улыбнулся и кивнул.
– Переучивайся, дружище. Ты больше не заложник, ты – гость. А гостям можно спрашивать, можно просить. Как только устанешь, скажи, оставлю тебя в покое.
– Не уходите! – искренне попросил парень. – Если вам не трудно, расскажите, как здесь устроена жизнь.
Немец поудобнее устроился в кресле и погрузился в воспоминания.
Молодой машинист Алексей Вайс и его помощник весело переговаривались в ожидании конца смены. Перед глазами проносились тюбинги туннеля, рука привычно сжимала рукоятку контроллера, поезд летел в темноте по хорошо знакомому маршруту. Впереди показалась станция Медведково, машинист остановил состав у белой рейки и открыл двери. Народ потоком выплеснулся из поезда, маневровый светофор приглашающе зажегся белым, мужчина захлопнул дверь кабины и обернулся к помощнику.
– Ну чего, двадцать минут в тупиках, а там до линейного – и по домам? – усмехнулся он, неторопливо трогаясь со станции.
– Может, по пивку вдарим, а то после третьей ранней смены подряд голова чугунная? – буднично поддержал разговор товарищ, потягиваясь.
