– А ну заткнись, – зарычал ее конвоир и снова залепил ей звонкую пощечину. Голова врача мотнулась в сторону, и сразу стало видно, что внутренний ее стальной стержень заключен в слабое женское тело.
Второй военный распахнул дверцы шкафа.
– Ну-ка, что это у нас тут? – протянул он, за шиворот выволакивая скулящего от боли юношу.
Катерина изо всех сил оттолкнула солдата, от неожиданности тот разжал руки. Медик бросилась к своему пациенту и закрыла его собой.
– Это мой больной. Я не позволю вам его трогать, – тихо, но очень жестко сказала она.
– Катя, не надо, – прошептал Женя, пытаясь подняться. Ему это удалось, он стоял, опираясь на стену, и пошатывался от слабости.
– Миха, давай их сюда, – опомнившийся вояка направил на пленников дуло автомата.
Женщина сделала шаг назад.
– Через мой труп.
– Кончай ее, – равнодушно отдал приказ солдат.
Миха схватил Катерину за волосы и дернул, врач упала, и тотчас же раздался выстрел. Женщина всхлипнула, жалко и обреченно. На белом халате расползалось алое пятно.
– Тетя Катя! – Женя застонал, упал на четвереньки и пополз, но его вновь подняли за воротник рубашки и выволокли из медпункта.
Парень задыхался от боли, его рвало кровью, но конвоиры не давали ему остановиться, тащили по коридору, пинками заставляли подняться на ноги, когда пленник падал.
Юноше казалось, он видит один и тот же кошмарный сон, и никак не может проснуться. Он – снова узник полковника. Снова больно и жутко, мелькают перед глазами стены и бетонный пол, расплывчато и туманно, его побоями заставляют встать.
В общий зал на третьем этаже согнали все оставшееся население убежища. Трибуну, с которой раньше говорил Алексей, теперь занял полковник. Накрытые столы казались горькой издевкой после всего, что произошло в последний час. А до Нового года оставалось сорок минут. Елку сбросили с постамента, любовно храненные двадцать лет игрушки разбились и сверкали разноцветными осколками в свете ртутных ламп. Женщины, заплаканные, молчаливые, стояли у стен, прижимая к себе всхлипывающих детей, тихонько уговаривали их потерпеть. Даже самые маленькие понимали, что случилась беда, и затихли в ожидании. Мужчин согнали в кучу, вокруг стояли часовые с автоматами, готовые стрелять в любой момент. И апофеозом безграничной жестокости, для всеобщего назидания, в центре зала лежало тело ребенка с аккуратной дырочкой от пули во лбу.
«Будь ты проклят, Рябушев! Будь ты проклят!» – в бессильной ярости думал Женя. Он видел страшную картину смутно, плохо соображая, что происходит, но одно понимал ясно: то, что сделал полковник, было вне категорий добра и зла. В душе зрела ненависть. Она отрезвляла, на мгновения вытесняла боль.
Солдаты подтащили его к трибуне. Юноша поднял голову и увидел ее…
На лице Марины на мгновение отразился суеверный ужас. Она взглянула на пленника широко раскрытыми глазами, и в них была буря чувств. Ей казалось, она увидела призрак, тень из преисподней.
– Этого не может быть… – потрясенно выговорила женщина, бледнея.
Андрей Сергеевич взглянул со своего импровизированного трона, на пару секунд потерял свою обычную невозмутимость, отшатнувшись, но быстро совладал с собой.
– Не верю глазам своим. Чудесное воскрешение из мертвых, надо думать? Ты третий раз остаешься в живых, хотя давно должен был умереть. Заговоренный ты, что ли? Я поражен, – спокойно сказал он, но голос мужчины предательски дрогнул.
– Будь проклят, – процедил Женя. Солдаты отпустили его, он не устоял на ногах и упал. Но, лежа на полу, поднял полный отчаянья и злости взгляд на своего мучителя и повторил: – Будь проклят!
– А дела твои совсем плохи, как я погляжу, – издевательски протянул полковник. – Еще раз отправить тебя на поверхность умирать, или все же пристрелить для надежности, а? Ты ж у нас почти великомученик, в огне не горишь, в воде не тонешь, и даже отрава Доктора Менгеле тебя не берет.
– Оставь его, – тихо сказала Марина, опускаясь на колени рядом с пленником. – Ты уже подписал ему смертный приговор, второму не бывать.
– Ну-ну, сейчас мы не будем с этим разбираться. В камеру его. А Немца приведите, нам нужно побеседовать.
Алексеева коснулась ладонью пылающего лба юноши. Его мучил страшный жар, несчастный едва сдерживался, чтобы не закричать в голос от боли. Он с мольбой взглянул на женщину, ища спасения. Марина ободряюще сжала его руку: «Я с тобой! Потерпи!»
– Нужен врач. Кто-нибудь, кроме Доктора Менгеле, может оказать ему помощь? В убежище есть врач? – вслух спросила она.
– Они убили ее… Катю… медика… – прошептал Женя, закрывая глаза.
– Ты мне нужна здесь, – окликнул женщину полковник. Она с ненавистью взглянула на него, но промолчала.
Часовые попытались поднять парня на ноги, но он не смог идти сам. Его уносили на руках, и Марина с тоской смотрела ему вслед. Принятое тогда, на поверхности, возле клетки с убившими друг друга образцами Геннадия решение крепло, женщина всем своим естеством желала казни мучителям.
* * *
Женю бросили в камеру, грубо, как тряпичную куклу, и он замер лицом вниз, даже не пытаясь пошевелиться. Тот же конвой выволок в коридор Алексея, его тоже пришлось тащить, пленник не мог наступить на простреленную ногу. Он стиснул зубы от боли, но не издал ни звука. Гордый, сильный. В сумасшедшем мире после Катастрофы такие долго не живут.
Бывшего начальника теплоцентрали привели в его же кабинет, где вольно расположился Рябушев. Полковник развалился в кресле, победитель и хозяин, и снисходительно взирал на побежденных.
Вайса приковали наручниками к стулу, мужчина вытянул раненую ногу, нервно поерзал на жестком сидении и уставился на Андрея. Ему было до слез обидно видеть, как в его комнате устраивается чужак.
Здесь все было подобрано до мелочей, насколько это было возможно. Простой стол, на нем – металлический стакан для канцелярских принадлежностей, несколько папок, недопитая чашка чая – мучительное напоминание, ее даже не успели убрать. Еще каких-то жалких полтора часа назад здесь все было иначе, все готовились к празднику, счастливые, живые. Но не сейчас. Сражение окончено, время сложить знамена. И от этой мысли становилось больно до крика. У стены – открытый сейф, с другой стороны – диван, покрытый пледом. На нем устроился Олег Семенович, как всегда несчастный и жалкий, в углу изваянием замерла Марина, неподвижная и мрачная.
Рябушев скрестил руки на груди, обвел глазами окружающих.
– Ну-с, все здесь. Итак, в Мытищах остался всего один бункер под моим командованием. Господа бывшие руководители в сборе. Жаль, Егор Коровин не дожил до этого знаменательного момента, скончался вчера, не приходя в сознание. Кстати, совсем забыл! С Новым годом, товарищи. Он начался с великого события, а значит, грядет новая эпоха для выживших. Алексей, позволь представить мою помощницу, Марину Александровну, она очень помогла мне во время экспериментов.
