Книга Петр Иванович, страница 88. Автор книги Альберт Бехтольд

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Петр Иванович»

Cтраница 88

– Что, у вас и долгов никаких не было?

– Боже упаси! Хорошее у меня было дельце. Мастерская, жилой домик, все было мое, безо всяких кредитов, от отца унаследовал. И работа у меня всегда была. И зарабатывал хорошо. Еще несколько лет – и работал бы только на прибыль, откладывал бы. До тех пор, пока они не пришли: «Вам следует расширяться, Трофим Терентьич», – тогда они меня еще по имени отчеству величали, как у приличных людей положено. Теперь я для них просто «Терентьич». «Вы же слышали: здесь нужны машины, это раньше можно было все вручную делать, сегодня это уже невыгодно!» И я, глупый мужик, позволил себя втянуть в это дело. Мне тоже нравились машины, я тоже ошибался и думал, что так все и быстрее, и лучше пойдет. Вот теперь у меня есть машины, прекрасные машины, можете потом посмотреть, но хозяева теперь – они, а не я.

Он снова повернулся к Ребману:

– Быстрее производить! А как это возможно, если не имеешь обученного персонала? При такой мизерной оплате, которую они платят рабочим, здесь никто не задерживается. В этом они настоящие русские купцы, оба брата, пусть они даже ровным счетом ничего хорошего в русских не находят. Те тоже после каждой сделки считают, что им недоплатили, пусть даже они на ней и миллионы заработали.

Он какое-то время молчит. Затем замечает:

– Так, значит, вы – новый контролер! Надеюсь, у вас не такое каменное сердце, как у этих господ. Вы тоже немец?

– Нет, я – швейцарец!

– Правда? Так вы швейцарец? О ваших собратьях я никогда ничего, кроме хорошего, не слыхал!

– Да, – отозвался Ребман, – наша репутация намного лучше, чем мы сами.

Терентьич рассмеялся:

– По вашему виду этого не скажешь. Пойдемте, я покажу вам предприятие!

Они выходят из чулана, и Терентьич подводит Ребмана к каждому рабочему, представляет его и каждый раз подчеркивает, что это швейцарец. Ребман подает каждому руку. С большим удивлением все тоже протягивают ему руку, предварительно вытерев ее о фартук. Ему показали и машины, прекрасные новые универсальные машины, которые все могут: пилят, фрезеруют, режут, сверлят – все делают. В самом конце Терентьич завел Ребмана в будку, где двое рабочих полируют гигантскую фотокамеру, занимающую половину помещения.

– Такой камерой, – гордо говорит распорядитель, – можно снимать портреты в натуральную величину. Я – первый и единственный в России произвожу такие! Теперь их используют не для портретов, а для других целей. Я вам еще, возможно, скажу, для каких именно. А здесь у нас склад, все первоклассное палисандровое дерево. Немцы используют еще махагони, но я – только палисандр! Эти аппараты, в основном, делаются для фронта, они должны быть прочными, что бы ни случилось! Ими увеличивают снимки, сделанные с аэроплана, по которым изготовляют карты местности.

Он смотрит на Ребмана своими добродушными, по-заячьи карими глазами:

– Вот я вам и проговорился, впрочем, это – не военная тайна.

– Так в чем, собственно говоря, проблема, ведь дела идут хорошо? – спрашивает Ребман, когда они снова вернулись в бюро.

– Да, у этих двух. А у нас? Боже милосердный! Мы работаем больше прежнего, а зарабатываем меньше. Я сегодня получаю меньше, чем получали мои рабочие. То есть я получаю, как положено, если работаю по двенадцать-четырнадцать часов в день. И все было бы хорошо, если бы не война. Но нынче, когда все кругом дорожает и дорожает!..

– Тогда должны и зарплату поднимать, это же ясно, они ведь продают товар не по тем же ценам, что были раньше.

– Вот, вы сами это говорите! Но расскажите об этом шефу – и вас ждет спектакль!

– Вы действительно с ним об этом говорили, как со мной?

– Да, я в каждый день выплат ему это говорю, каждый раз, когда прихожу в бюро, то есть когда он меня пускает – чаще всего он или отсутствует, или занят. Это старая песня. Люди здесь – о себе я не говорю, нас всего двое, и мы как-то перебиваемся – все женаты и имеют полный дом детей, которые просят есть и которых нужно накормить. Но господа с Мясницкой этого слышать не желают, у них всегда один ответ: будете производить больше и быстрее, будете больше зарабатывать! Им легко говорить, они ведь не знают, что это за тонкая работа: нельзя ошибиться, десятая доля миллиметра – и аппарат уже ничего не стоит. Тут я не могу рисковать. Однажды так и сделали с одним, только чтобы показать, что из этого выйдет. И что вышло? Послал ему – ничего другого я и не ожидал, – и все, конечно, на меня посыпалось, я же еще и за брак расплачивался. Сами посчитайте: минимальная заработная плата, которую мы платили до войны, – минимальная и во время войны!

– Так почему же вы всего этого не бросите? – как всегда сгоряча решает дело Ребман.

– Я бы бросил, если б мог, но у меня с ними десятилетний контракт, я думал, что получу место на всю жизнь. Если я нарушу договор, то должен буду заплатить штраф. В таком случае я потеряю все – только мой жилой дом принадлежит еще мне, он в контракте не учтен, так что я связан по рукам и ногам.

Прежде, когда я был один, то имел двоих рабочих – мальчик-ученик не в счет. Хорошо сработавшиеся, добросовестные люди. Машинную работу мы заказывали на стороне, совсем неподалеку. Я вам скажу, что втроем мы больше зарабатывали, и при этом было меньше отходов, чем теперь, когда нас восемнадцать. Каждый имел, что полагается, и получал от работы удовлетворение. А он все свое гнет: мол, все русские лентяи, ленивые черти, как он говорит. Это неправда, русский работает с таким же удовольствием, как и все остальные, если ему работа в радость. Но как в таких условиях можно радоваться или даже сохранять интерес, если из тебя выжимают все и работаешь на износ?

Он повернулся вполоборота к окну:

– Видите вон того человека, там, на первой скамейке, такой мелкий, бледный? У него самая высокая оплата. Знаете, сколько он получает за четырнадцать дней работы? Меньше половины того, что у меня рабочий раньше за неделю получал! А он еще должен содержать семью из семи душ! В городе, между прочим. А тут еще война, с каждым днем все дорожает, да и налоги растут.

– Из-за чего же он тех двух рабочих не оставил? – не подумав, спросил Ребман.

– Я же вам уже говорил: ни один хороший работник у меня не останется. Пока еще они научатся, а ведь это не так скоро делается: первоклассные рабочие к нам не идут, вечность уже таких здесь не видали! А как выучатся, тут же слышишь: плати больше или я ухожу! И уходят.

– Что, должны идти на фронт?

– Не должны, тут у нас есть выход – мы же работаем для армии. Нет, это мизерная оплата всех разгоняет. Тут говори сколько хочешь о «сверхурочных»: у этих господ сразу слух пропадает, как только об этом речь зайдет. Зато под дверью кричать, отчего мы так медленно производим, что все тут спят на рабочих местах, – это всегда пожалуйста! Вы бы послушали хоть раз по телефону. Тут уж лучше молчать и не перечить, все равно никакого толку. О, если бы я послушал жену! Это единственный раз, когда я ее не послушал, и буду об этом жалеть всю оставшуюся жизнь. Между прочим, могу я вас пригласить на стакан чаю? Теперь как раз время, все там снаружи тоже пьют чай. Как раз и с женой моей познакомитесь.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация