Пытаясь разобраться в причинах частых самоубийств в феодальном Китае, английский миссионер Д. Харди писал: «В большинстве случаев их мотивом была месть, так как существовало убеждение, что дух покойника будет преследовать того человека, который был причиной самоубийства, и вредить ему. Мне говорили об одном кули, который пытался покончить с собой, потому что получил на 10 монет меньше, чем ему обещали. Другой кули разместился у двери дома человека, который его обманул, и довел себя до голодной смерти». Считалось, что самый лучший способ заставить кого-нибудь пойти на уступки — пригрозить ему покончить с собой у двери его жилища.
Самоубийство из мести часто было связано с суевериями: человек после смерти, обратившись в духа, мог с большей легкостью, чем при жизни, отомстить врагу. Способу самоубийства тоже придавали большое значение. Китаец не мог прыгнуть со скалы или высокого здания, ибо должен был сохранить свое тело для «того света», поэтому он, если уж решался на самоубийство, предпочитал яд, голодную смерть или удушение.
* * *
Наряду с административными функциями чиновник исполнял обязанности религиозного, жреческого характера. В определенные дни он обязан был совершать жертвоприношения и поклонения в местных храмах. Не говоря уже о храмах Конфуция, чиновник весной и осенью приносил жертвы в храмах, построенных в честь местных божеств и святых, в храмах неба, земледелия, а также бога войны и покровителя города.
В 1835 г. правитель города Гуанчжоу по имени Бань по случаю ужасной засухи, продолжавшейся более восьми месяцев, обнародовал обращение, в котором говорилось: «Мои молитвы по поводу того, что в течение длительного времени не было дождей и продолжается засуха, остались безответными. Посему сердце мое преисполнено горя. Неужели нет во всей провинции Гуандун ни одного необычного человека, который смог бы принудить дракона ниспослать дождь? Пусть все знают: если среди солдат и народа, монахов и им подобных нашей провинции или любой другой провинции найдется такой, который своим искусством сможет вызвать обильный дождь, я убедительно прошу его взойти на алтарь и произнести искреннюю и почтительную молитву. А после того как пойдет дождь, я охотно вознагражу его деньгами и табличкой, на которой будет записана его заслуга».
На это обращение отозвались буддийские монахи, считавшие себя «специалистами по вызову дождя». Напротив канцелярии главы города Гуанчжоу был сооружен алтарь. Монах, вооруженный бамбуковыми палочками, в течение трех дней напрасно бил в цимбалы и повторял свои заклинания с утра до вечера, подставляя обнаженную голову под горячие солнечные лучи и вызывая насмешки толпы.
Усилия монаха ничуть не ослабили тяжести стихийного бедствия, но местные власти с еще большим рвением принуждали население исполнять различные ритуалы, лишь бы побудить богов ниспослать дождь. Власти запретили убивать скот, приказали соблюдать пост и, чтобы изгнать горячие ветры из города, плотно закрыли южные городские ворота. Огромная толпа народа была собрана в одном месте. Предполагалось, что если 20 тысяч человек, среди которых были губернатор провинции и глава города со своими свитами, обратятся с мольбой к божеству милосердия, то дождь все-таки пойдет.
Правитель одного из южных городов Китая в засушливое лето 1835 г. несколько раз посетил Храм бога дождя. В один из таких визитов, надев на себя несколько теплых халатов (несмотря на тропическую жару), он остановился возле идола и произнес: «Бог предполагает, что я лгу, когда обращаюсь к нему с мольбами о помощи. Как он может знать об этом, если находится в прохладной нише храма, в то время когда земля высохла и небо раскалено?» Правитель города приказал прислужникам накинуть веревку на шею идола и вытащить его из храма на улицу, чтобы тот смог увидеть и почувствовать, как люди мучаются от жары. После этого хлынул обильный ливень, что, конечно, приписывалось решительным действиям правителя города.
В 1909 г. был назначен новый губернатор провинции Шаньдун, и тут же на провинцию обрушилась страшная засуха. Это бедствие подорвало репутацию нового губернатора, его даже стали называть «губернатор-засуха».
Все чиновники и монахи должны были участвовать в особых жертвоприношениях и ритуальных заклинаниях при затмениях солнца и луны, по случаю засухи, наводнения и других стихийных бедствий. Во время засухи процессия монахов, предводительствуемая чиновниками, отправлялась к ближайшей реке или колодцу и молилась дракону, хранителю и подателю влаги, о ниспослании дождя. Роль мифического дракона исполняла обыкновенная ящерица или змея. Церемония сопровождалась взрывами хлопушек, курением сандаловых палочек, музыкой и челобитием. Иногда ящерицу или змею торжественно доставляли в храм, водворяли на алтарь, перед которым затем происходил ритуал поклонения дракону.
В книге «В старом Китае», где описано путешествие по стране в 1907 г., В. М. Алексеев рассказывает, как он наблюдал за поведением китайского чиновника во время исполнения религиозного обряда (это произошло в городке Цюйфу, на родине Конфуция, 27 июня 1907 г.): «В городке тревога и угрюмое празднество: просят у царя драконов дождя. Весь город на улице. Мальчишки у порога храма равнодушно бьют в барабаны и цимбалы. Чжисянь (уездный начальник) производит приятное впечатление. Моложавый человек, пекинец. Рад случаю поговорить с европейцами.
Под окнами грохот барабана. Чжисянь, извинившись, прерывает прием (что совершенно противоречит китайскому этикету) и поспешно выходит. Потом возвращается и говорит: „Извините, ничего не поделаешь! Пришлось выйти и поклониться царю драконов. Понимаете, надо успокоить народ, а то как бы чего не вышло!“».
Далее В. М. Алексеев описывает процессию: «Впереди идут музыканты. Барабаны, свирели, цимбалы, медные тазообразные инструменты — рев, грохот, треск, шум, в котором можно разобрать только очень сложный и частый ритм барабана… Лун-ван (царь драконов) любит музыку, и моления ему всегда сопровождаются подобным аккомпанементом.
Толпа, в которой много рыбаков (из-за сильной засухи пересохла речка), несет знамена со знаками инь-ян и ба гуа (заклинательные и молитвенные символы), бумажные флажки с надписями вроде: „Змея, которая задерживает дождь, дай ему хлынуть!“
Почти у всех в руках ивовые ветки. Это — принадлежность Гуаньинь, которая кропит веткой чудотворную воду из своего кувшина и оживляет умершее, засохшее. Мальчишки с веточками и венками на головах составляют особую процессию. Но основная масса толпы — это женщины с цветами, вплетенными в косы, исступленно бряцающие бамбуковыми планками на манер кастаньет.
Вот, наконец, паланкин, где восседают бородатый чиновник Лун-ван и вездесущий воевода Гуань Юй. Перед паланкином идут музыканты, играющие в том же частом темпе, как и впереди процессии».
Существовала глубокая вера в карающую силу неба. Все, начиная с чиновника самого низшего ранга и кончая высшим сановником, ощущали свою ответственность перед небом, которому впоследствии должны будут дать отчет о всем содеянном. Об этом свидетельствует следующий эпизод. В конце XIX в. в одном из городов Южного Китая вспыхнула эпидемия. На узких улицах со скученным населением, жившим в антисанитарных условиях, тысячами умирали мужчины, женщины и дети. Врачи были не способны бороться с охватившей город эпидемией. Плач и стон слышались повсюду. Смерть была беспощадной: под ее ударами падали и юноши, полные здоровья и сил, и цветущие девушки, и грудные дети, и убеленные сединой старцы. Город охватила паника. Страх смерти овладел всеми. Отчаяние жителей города усиливалось слухами о гневе неба, обрушившемся на город. Раскаленный солнечный диск зловеще сверкал огненным блеском, и горячие, палящие лучи его увеличивали страдания людей.
